Что ж, если это было его мечтой, значит, она, к его радости, наконец-то сбудется.

Нет, ты не посмеешь!

Сокол закричал во всё горло и испугал одновременно всех находившихся в подвале. Дерти, опешив, положил своей тесак обратно на стол. Медея пожалела, что не могла закрыть уши, а Делеан и Стриго, будучи не в эпицентре событий, пытались разглядеть то, что происходило с наёмником.

Сокол шевелился, раскачивался, выкручивался как в припадке. Дерти, уверенный в себе, заметно растерял всю храбрость. Впрочем, любой бы струсил от того, как неожиданно задёргался наёмник: он словно боролся со странной сущностью, вселявшейся в него.

Цепь перестала шуметь. Сокол остановился. Он посмотрел на Дерти исподлобья, жутко, осуждающе и властно. Совсем не так, как прежде. Он готов был уничтожать кого угодно, хоть дракона, силой мысли, щелчком пальцев. Превращать живую плоть в ничто, в пыль.

Его радужка была почти фиолетовой.

— Ты, — голос Сокола — грубый, принуждающий трепетать перед его обладателем, — ничтожество, посмевшее меня заковать?

— Эт-то… что это? Потеха!

— Ха! Ха-ха-ха! Потеха будет тогда, когда я достану твой тупой мозг из твоей черепушки и буду кидать его, пока от него ничего не останется, — он осклабился. — Так ты смеешь общаться с тем, кто всегда оберегал тебя? Кому ты служишь?! Гнусный червяк!

Дерти замер. Он перестал даже дышать. Он неприкрыто пялился на наёмника, пока в один миг его лицо изумлённо не вытянулось.

— В-вы… Г-господин?

Сокол зарычал, а цепи вновь зазвенели. Дерти, не отрывая восхищённого взгляда от наёмника, будто под гипнозом сделал к нему несколько шагов и упал на колени. Он безостановочно кланялся, что-то шептал. Медея с ужасом изучала Сокола, который не обращал на неё никакого внимания.

— Мой Господин! Я-я…

— Лепет жалкой букашки! И ты возомнил себя палачом? Выше меня?

Кажется, на улице раздался гром. Дерти, вымаливая прощение за своё неподобающее поведение, прижался лбом к холодному полу.

— Нет! Ни за что! Господин. Я виноват. Бесконечно!

— Ты облажался. Твои жертвоприношения во имя меня — пустой звук. Мне нужно больше.

— Ч-что, Господин? Прикажите. Я исполню. Всё!

— Освободи мой сосуд. Живо! Иначе я уничтожу тебя. Ты хочешь этого?

— Нет!

Дерти подскочил и приблизился к механизму, опускавшему цепь. Он начал медленно его крутить, пока Сокол полностью не оказался на полу. Затем, вытащив из своего балахона ключ, он открыл кандалы на ногах и развязал верёвку.

Сокол поднялся, потёр запястья, на которых остался красных след. Он, положив ладонь на плечо Дерти, принудил того медленно осесть. Тот послушно подчинился и задрал голову. Он с покорностью глядел на Господина и ждал от него новых указаний.

— Мне не нужны жертвы, чтобы быть могущественным. Меня не надо вызывать, чтобы потешить своё самолюбие. Ты — всего лишь мусор, позарившийся на самое ценное — на моё благословение.

— Г-господин! Позвольте… позвольте. Умоляю…

— Такие, как ты, никогда не исправятся. Зачем ты нам нужен?

— Я всё могу… всё! Скажите! Только скажите!

— Ты раб. Мне мерзко от тебя.

Левую руку окутали фиолетовые спирали. Дерти, растерянно заметив нечестивую магию, не сразу ощутил, как его грудь пронзили насквозь, как вырвали его сердце, сломали рёбра и разорвали лёгкие. Он зашёлся кашлем, и кровь обильно полилась из его рта. Он упал замертво, никчёмный, убогий человек, не представляющий из себя ничего. Обманщик, не имевший права жить.

— Сущий, ну что за ерунда! Новая рубаха, на минуточку! — Сокол скривился и принялся с неприязнью вытирать о чужую одежду попавшие на него багряные капли. — Всё изгваздал! Я должен был свернуть ему шею!

Хоть я и зол, что ты говорил от моего имени, я вполне удовлетворён тем, как подло ты к нему подобрался. Это был отличный обман, за который я, так уж и быть, прощу твоё самовольничество.

— Полный отстой! Какой ты, мать твою, милый!

— Сокол?.. — невинно позвала его Медея.

— А. Ой, — он неловко потёр шею, ненароком отскочил от трупа и загадочно посвистел: мол, он не убивал Дерти, это вышло само собой.

— Это же ты, правда?

— Э-э-э? Конечно?

— Просто… всё это…

— Игра. Кроме последнего. Это не входило в планы. Но признайся, что у меня отличные актёрские способности, а? Мне надо их развивать!

— Никогда так не поступай! Без предупреждения! Я подумала, что он опять…

Нивр, прокашлявшись, прервал Медею.

— Я задам соответствующий вопрос после. А пока, будь любезен, займись делом.

— Как же ты бесишь. Почему ты такой невыносимый?

— Какое щедрое на оскорбления описание. Приму его к сведению.

Соколу пришлось вернуться к трупу Дерти, чтобы порыскать у него другие ключи. К его странностям прибавлялось и то, что вместо нормальной связки он хранил всё по-отдельности: вот в маленьком кармане, внутреннем, один ключ, в большом, внешнем, — второй.

Он освободил Медею и Стриго. Делеана выручать не хотелось, и потому Лиднер взяла всю обязанность по его спасению на себя.

Нивр около секунды изучал Сокола, будто искал возможность напасть на него и прикончить, но потом резко потерял к нему всякий интерес. Впрочем, вполне вероятно, что он дал наёмнику лишь отсрочку. Всё же устраивать разборки в этом подвале было такой себе идеей.

Выбраться из столь мрачного места оказалось нетрудно. Надо было подняться по лестнице, очутиться в спальне (больной Дерти!), выйти через кухню в коридор, где лежали их вещи, а затем через дверь обратно в бедный вонючий район, который поглотил дождь.

Можно было добраться до командора городской стражи и сообщить с его помощью всем людям о существовании такого человека, как Дерти, представляющийся лекарем. Но никто не хотел этим заниматься, в том числе и Медея. Их законопослушность могли расценить иначе: приняли бы за убийц, отправили бы в тюрьму… Кому оно надо? Все были уставшими, вымотанными до смерти, и каждый мечтал лишь о том, чтобы поскорее забыть всё злоключение как страшный сон.

А Соколу предстояло признать свою очередную ошибку и начать относиться к новым незнакомцам с опаской, потому что случай с Тсерой его ничему не научил.

* * *

Гостиный дом был оплотом безмятежности и заветного спокойствия.

Для всех, кроме Сокола. Он сидел, как провинившийся, на кровати, смотрел на свои колени, теребил рукав куртки и не знал, куда себя деть. Медея расположилась на стуле, а Стриго, без пары перьев на голове, на полу.

Делеан же мельтешил перед глазами. Он, сняв плащ, ходил из стороны в сторону с заведёнными за спину руками, молчал и был крайне задумчивым.