ушедшие в поход бонды-одальманы или скорее их ближайшие полноправные наследники, hauldir; основной контингент состоял из молодежи, drengir, многие из которых были связаны в микрогруппы отношениями товарищества, félagi. Во-вторых, особенно в характеристиках последней группы выступает амбивалентность этого социального организма по отношению и к общинному ополчению, из которого он вышел, и к королевской дружине, в которую не вошел (в лучшем случае, на позднем этапе – как наемный временный контингент). Социальная незавершенность – на всех уровнях: «морские князья» – не вполне конунги (хотя и конунг может возглавить «морскую рать»; но в этом случае sækonungr – лишь одна из многих граней полного его статуса). Также и «лютые» – грамы, «вожаки» – форинти не тождественны херсирам и хёвдингам (которые тоже могут, и с большими основаниями, собрать в поход морские дружины); «хольд» в конце концов из воина превращается в зажиточного крестьянина; «дренг», если не добился «богатства и славы», остается плохо вооруженным приживальщиком.

«Русь» рунических надписей острова Адельсё, близ королевской усадьбы на озере Меларен, напротив Бирки на острове Бьёркё, отображает эти градации, видимо, в Швеции «после 989 года», когда иерархия народного ополчения, прошедшая фильтрацию боевого опыта походов и дружин викингов, приобретала все более государственно-организованный и непосредственно подчиненный королевской власти конунга характер. Рунический камень U16 сообщает: …han: uas: buta: bastr: і: ruþi: hakunar – «…был из бондов лучшим в руси Хакона» (конунга Хакона Рыжего, 1073–1074?). Надпись на камне U11 посвящена bryti: i: roþ: kunuku – «брюти (смотрителю, надсмотрщику, старшему) в руси конунга». Словоупотребление «вся русь» (переданное древнерусской ПВЛ) – видимо, в оригинале allan ruþ, равнозначное allan leðungr, allan almenningr – «всё войско, всё ополчение» (Ковалевский, 1977: 82, 106; Славяне и скандинавы, 1986: 202–204; Константин Багрянородный, 1989: 298; Основания регионалистики, 1999: 201–204). С другой стороны, именно материал древнерусских текстов позволяет определить в пределах IX–X вв. границу, когда термин «русь» становится синонимом понятия «дружина» (Петрухин, 1985: 287). В социальной терминологии Швеции эпохи викингов это соответствует также соотношению видов войск leðunger – grið, норв. leiðangr – hirð.

«Специализация» архаического значения ruþ как ополченцев гребной допарусной «морской рати» свионов, в шведском Рослагене на восточном побережье страны удержавшаяся в средневековом ледунге Магнуса Эрикссона (1270), в общескандинавском масштабе начиналась, очевидно, «после 600 г.» с появлением первых парусных кораблей (снижавших актуальность «гребного» начального значения термина). Собирательное название морских экипажей и боевых контингентов «морской пехоты» викингов русь могло быть актуальным на Балтике VIII–IX вв., охватывая в X в. весь очерченный спектр социальных ролей викингов. В начале XI в., то есть именно тогда, когда появляются новые специализированные термины и для королевской дружины («хирд», «грид», «гридь» – в др. – русск.), и для военных наемных отрядов («тингалид», «верингар», «варяги»), «Русская Правда» Ярослава Мудрого оперирует новым производным термином русин, роусин. Социальный статус русина ст. 1 «Русской Правды» охватывает те же градации социальных ролей, что очерчены в рамках движения викингов: гридин любо коупчина любо ябетник любо мечник (т. е. княжеский дружинник, купец/торговый агент, сборщик даней или низший командный состав). Жизнь русина в этой статье, видимо, впервые приравнивается к цене жизни свободного мужа (аналог сканд. maðr у словен ильменских), защищенной тремя кругами кровных родственников, и оценивается вирою в 40 гривен серебра (не самой высокой, по кодификации «Правды»), то есть княжеская дружина Рюриковичей лишь к XI в. добилась юридического равноправия с общинно-племенной структурой новгородцев (Лебедев, 1987a). При этом в Новгороде XI в. таким «русином» мог стать не только находник-варяг или другой изгой, но и словенин, выходивший таким образом из крестьянской общинно-племенной организации, совершенно так же, как скандинавские бонды не несли ответственности за своих чад в дружине викингов или на королевской службе (Основания регионалистики, 1999: 203).

Параллелизм трансформаций скандинавских заимствований в древнерусской социовоенной терминологии: «русь» из ruþ и «гридь» из grið (спец. шведск., в значении княжеская дружина, отсюда грибница, ‘пиршественная палата’ – Львов, 1975: 281–282) – указывает единое, взаимосвязанное и многолинейное направление социальной эволюции «движения викингов». Морфология и этимология русского витязь если не непосредственно от др. – сев. víkingr, то от исходного и более раннего viting, vicing, при всей сложности путей языкового процесса, подтверждают глубокое и единое русло этой социальной эволюции на всем пространстве Скандобалтики. Пушкинские «тридцать три богатыря» —

…тридцать витязей прекрасныхчредой из вод выходят ясных,и с ними дядька их морской…(Пушкин, 1977: Т. 4, 8) —

донесли до вершин русской поэзии почерпнутый из глубин славянско-прибалтийского, ижорско-русского фольклора (переданного Ариной Родионовной Яковлевой, няней поэта, уроженкой дер. Кобрино с Ижорской возвышенности над южным побережьем Финского залива) таинственный и неуловимый образ «морской рати». Военная организация, принадлежность к ней «на заре истории туманной» Севера, были лишь одним из условий прочного социального статуса. В состязании племенных ополчений, отрядов викингов и королевских дружин исход определялся тем, какая из сил поставит под свой контроль основные механизмы распределения совокупного общественного продукта.

4. Конунги. Образование государства в северных странах

4.1. Объем функций

Преимущества конунгов были предопределены их принадлежностью к высшему звену административного аппарата, генетически – племенного, но без резкой ломки преобразовывавшегося в государственный. Конунг в полном объеме своих прав, наряду с титулом herkonungr («вождь рати», как и sækonungr, акцентирующим военный аспект), именовался þjóðkonungr – «вождь народа», от þjóð (готск. þiudas – «народ-войско»), обозначавшего всю целостность общественного организма (Энгельс, 1961б: 142–144); отсюда же исландское «народовластие» – þjóðveldi (Стеблин-Каменский, 1967: 16–19).

Власть конунга выражалась понятием ríki – «держава, господство, государство»: Харальд Прекрасноволосый hann vann ríki undir sik – «взял всю державу под себя» (Haralds saga ins hárfagra, 6); тем же словом обозначалась подчиненная власти свейского конунга область: Sveariki – Свейская держава.

Эта власть восходила к племенным институтам: þjóð осуществлял konungstekja, выборы конунга; даже в XIII в. «принять и прогнать конунга» – taga och vräka konung оставалось исконным правом. Свободу выбора, правда, ограничивали, во‑первых, сакральность королевского рода, через Инглингов восходящего к божествам, к Одину, Ньёрду, Фрейру; во‑вторых, реальная мощь этого рода, отношения претендента на престол со знатью, «могучими бондами», состояние его дружины; и, в‑третьих, эффективность тех мероприятий, которые конунг осуществлял во время своего правления, закрепляя право избрания за своими наследниками.

Превратить в полной мере þjóð в yrþjóð:, «народ-войско» – в «подданных» – подчиненное конунгу ополчение, а затем и в плательщиков даней и податей, lýðskyldir, – вот цель, к которой из поколения в поколение стремились скандинавские конунги эпохи викингов. И достигали ее: Haraldr hafði allan lýð і landі þrælkat ok áþját – «Харальд (Прекрасноволосый) весь народ в стране поработил и подчинил», – так оценивает первые успехи королевской власти «Хеймскрингла» (Hákonar saga góða, 1).

Начиная борьбу за объединение страны, Харальд поклялся подчинить ее með sköttum ok skyldum ok forráði – «с данями, поборами и