главным образом потому, что не был уверен в своих чувствах после всего случившегося. Когда я держал ее в своих объятиях, это казалось идеальным и правильным, и как бы сильно я не хотел, чтобы этот момент заканчивался, это было необходимо. В том мире, где я живу, у нас с ней нет никаких шансов.

Она смотрит сердито, но в ее взгляде чувствуется странная мягкость.

— После твоего вчерашнего перевоплощения в пещерного человека? Да, я в порядке. Ты, наверное, рано проснулся и ушел?

Я понижаю голос и беру ее за руку. Когда она не отстраняется, сжимаю ее между своими ладонями. Она теплая, мягкая и такая нежная.

— Да. Я ушел в пять. Обычно я просыпаюсь и тренируюсь во время футбольного сезона. Теперь не уходи от ответа. С тобой действительно все в порядке?

— Какая разница? Ты не можешь изменить то, что произошло. Лучше спросить, не смягчаешься ли ты по отношению ко мне? Твое ледяное сердце постепенно оттаивает? Потому что ты никогда раньше не спрашивал все ли у меня в порядке.

Теперь моя очередь скалиться, и я отпускаю ее руку.

— Еще раз назовешь меня мягким, и я заставлю тебя попытаться произнести это, пока ты будешь давиться моим членом. Как тебе такое?

Она закатывает глаза и обращает внимание на свой блокнот.

— У меня нет на это времени. Я в порядке. Ты мог бы написать мне и спросить об этом, а не отсылать моего клиента, что стоило мне целого часа работы.

Я беру ее за шею и поворачиваю ее голову так, чтобы она посмотрела на меня.

— Нет, я никуда не уйду. И я не проверяю, как ты, потому что чертовски мягкий. Это был просто вопрос. Я имею в виду, что стал еще мягче после того, что случилось с членорылым.

В своем убийственном порыве наказать ее, я даже не подумал обсудить, все ли с ней в порядке после всего, что произошло. Перед тем, как пойти в общежитие Бел, я отправил Ли сообщение, чтобы он сломал этому ублюдку обе руки и сбросил его в какую-нибудь канаву. Это научит его не связываться со мной и с тем, что принадлежит мне. Я хотел убить его, но не хотел причинять вред Бел, ведь если кто-то начнет вынюхивать и задавать вопросы, она будет первой, к кому обратятся.

Бел хмурится.

— Я в порядке. Все это заставило меня чувствовать себя глупо, и теперь мне нужно отменить его занятия. Как бы сильно мне ни были нужны деньги, я не могу ему доверять.

Откинувшись на спинку стула, отпиваю кофе из кружки. Она смотрит по сторонам, тянется за кружкой и выхватывает ее из моих рук. Наблюдаю, как она медленно подносит ее к губам и делает глоток.

— Фу, холодный.

— Я шел от Милл пешком. Конечно, он холодный.

Закатив глаза, она лезет под стол и достает старый потрепанный термос, который выглядит так, словно был снят в биографическом фильме 1901 года о шахтерах. Я протягиваю ей свою кружку, и она наполняет ее горячим кофе. Когда глубоко вздыхаю и снова делаю глоток, это вызывает у меня улыбку. Улыбку, от которой в моей груди что-то происходит, переворачиваясь и вонзаясь колючим шипом так, что оставляет глубокую рану. Свежая кровь заполняет эту маленькую щель, ее тепло оставляет маленькую точку в моей обычно ледяной, лишенной жизни груди.

Поскольку в данный момент не хочу об это думать, отодвигаю эту мысль на задний план и сосредоточиваю все свое внимание на ней.

— Что ж, у меня есть хорошие новости, и, поскольку у тебя нет клиента, это должно помочь. Мне нужен репетитор.

Она ошарашенно смотрит на меня несколько мгновений, а затем шепотом задает вопрос, как будто это секрет.

— Репетитор для чего?

— Для себя, очевидно. — Ухмыляюсь я.

На уголках ее губ появляется улыбка, а затем становится все шире, пока она не разражается громким смехом. Она обхватывает себя тонкими руками за талию и хихикает так, словно я рассказал ей самый смешной анекдот всех времен. Честно говоря, это даже мило — то, как она запрокидывает голову и, кажется, на мгновение расслабляется и становится самой собой. Это как смотреть в телескоп на звезду, зная, что ты увидишь как она упадет только лишь раз. А еще это то, на что у меня не хватает терпения…

— Смейся, цветочек, но что, если я буду платить тебе пятьсот долларов за занятие?

Она за две секунды меняет выражение лица с улыбающегося на нейтральное. Уже не так смешно, да?

Внезапно я сам начинаю улыбаться.

— Ты не можешь… это было бы… слишком, — тихо заканчивает она, как будто сама не может поверить в то, что говорит. — Кроме того, я бы тебя прибила.

Моя улыбка становится шире, прибавляя очарования, которого она от меня еще не видела. Я говорю:

— Могу, и сделаю это, но у меня есть несколько условий.

— Разумеется, так и есть. Ты не был бы собой без каких-либо условий. — Она вопросительно приподнимает изящную бровь, словно ждет, что я озвучу эти условия, и я оскаливаюсь, продолжая говорить.

— Это соглашение гарантирует, что твои услуги будут предоставляться исключительно мне.

Она качает головой, золотистые пряди волос разлетаются, а прелестные розовые губки приоткрываются. Знаю, что она вот-вот начнет нести какую-нибудь чушь, поэтому хватаю карандаш, лежащий перед ней, и вкладываю его между ее губ.

— Помолчи и дай мне закончить, или я положу тебе в рот что-нибудь еще, что, как я знаю, заставит тебя замолчать.

Она начинает вынимать карандаш, и я бросаю на нее предупреждающий взгляд.

— Эксклюзивные услуги, занятия, когда они мне понадобятся. Ты поможешь мне стать лучшем в группе.

Она достает карандаш изо рта и швыряет его мне в грудь. Его достаточно легко поймать, и я кладу его за ухо, все еще влажный от ее красивых губ.

— В чем подвох, Эндрю? — то, как она произносит мое полное имя, задевает все нервные окончания в моем теле.

— Никакого подвоха. Я признаю, что немного дал