вкусно поесть Александр, не доверяя женщинам, в качестве шеф-повара трудился сам. Когда, заканчивая сервировку стола, открыли банки с солёными грибками и огурчиками и по комнате поплыли запахи перца, укропа, лаврового листа и ещё бог знает каких пряностей, Александр, уже снявший с себя фартук повара, беспокойно заёрзал на стуле, пробормотав:

— Да нет, быть того не может! Как это грибки без водочки? Да они и в рот-то не полезут!

Встав, громко заявил:

— Милые дамы! Слёзно прошу вас: не начинайте без меня, бога ради!

И под общий смех скрылся в направлении погреба. Его выходка сняла остатки скованности, все смеялись и шутили искренне.

— Нет! — сдвинув брови, заявила Гертруда. — Если он не вернётся ещё через пару минут, пойду на его поиски!

Но не пришлось — откуда-то из глубин донёсся приглушённый вопль Александра. И под аплодисменты дам и разбойный свист есаула появился он сам, залепленный паутиной, держа высоко над головой пыльную бутылку.

— «Зубровочка»! — ласково проворковал он, наполняя стопки.

Дамы пили вино. И хорошо пили. Под вечер кто-то обронил:

— Не пора ли подорожную?

Намёк услышали с третьей попытки, решили — пора. Начали прощаться, шумно, весело. Александр шепнул:

— Не разбудите крестника.

Обнимаясь, перецеловались. Расшалившуюся Гертруду оторвал от есаула рассердившийся Александр. Проводив гостей, присевшая на диван Анна, взяв за руку мужа, сказала так:

— Я думаю, надо принять предложение Гертруды. Пока тепло, можно спать с открытыми окнами. А потом? Александр сказал, что приедет утром за ответом. Ты слышал, Гертруда его поддержала. Женя, давай примем их предложение. Здесь нужно сделать новый сарай под дрова, расширить веранду, посадить новые кустарники. Газон вытоптан, клумбы тоже. Палисадник, наверное, весь снесли. Всё это можно сделать, пока тепло, а к зиме вернёмся сюда. Наш дом мне нравится, я привыкла к нему. Так как, Женя?

Зорич, внимательно слушая, уже всё решил.

— Да, Аннушка, я согласен. Другого варианта просто нет.

Оставив на столе и кухне всё как есть, Анна помогла ему перебраться на диван и ушла спать. Выпив таблетку, оставленную Грюнбергом, Евгений Иванович, боясь шевельнуться, долго лежал в ожидании спасительного сна. Раздражала под левым плечом мягкая подушка. Верно говорила Анна — навязчивая мысль, не давая покоя, бесила есаула — надо было, наверное, спать сидя, в кресле. А-а-а, хрен редьки не слаще — отмахивался он. А сон всё не шёл, думалось какими-то отрывками. О Диане, а то вдруг в тему битюгов и золота вползало злое, с оскалившимися зубами, в общем-то красивое даже лицо кровника в светлом бешмете. И вдогонку, наслаиваясь друг на друга, то лицо Корфа, то Гертруда с её шуточками. И есаул улыбался, будто бы скрипя зубами, продолжая то ли спать, то ли бодрствовать. И так, видимо, всю ночь, потому что, открыв глаза, он увидел вползший в орнамент ковра лучик солнца, понял — утро, подумал: «Что за таблетка была? Спрошу у Грюнберга, наверное, опиум». И мысль: «Где клинки, что я бросил в саду? Спрошу у Анны».

С болью как бы свыкся, тело ощущалось неохотно, будто боялся разбудить его неловким движением. Лежал умиротворённо, тихо, глядел, как солнце ползло по стене, слушал птичий щебет в саду. И уснул вновь, без кошмаров, крепко-крепко. Разбудил Дима, который, став ходить, научился, используя невысокую боковую спинку кроватки, сползать на пол и наносить визит в спальню родителей. Первое его посещение повергло их в шок. Сегодня же он, убедившись, что спальня пуста — Анна стряпала на кухне, — направился дальше и нашёл своего родителя на диване в гостиной. Обладатель чуткого сна, приобретённого опытом походной жизни, есаул, оберегая сон, нырнул с головой под одеяло. После неудачных поисков Димка, возмущённый таким вероломством, к досаде Евгения Ивановича, закатился диким воплем. Прибежавшая на рёв Аннушка примирила обе стороны конфликта, сунув в руку каждому по аппетитно пахнущему пирожку.

Ближе к обеду загудел клаксоном автомобиль Гертруды. Встретившая её и Александра у калитки Анна привела их в дом. С высоко взбитой причёской, ядовито-рыжая, вызывающе пахнущая парфюмерной лавкой Гертруда расцеловала в обе щеки смутившегося есаула, растрепав его шевелюру, спросила его о здоровье. Не дожидаясь ответа, стала тормошить закатившегося от смеха Димку. Александр, отутюженный и чисто выбритый, принёс, как обычно, плетённую корзинку, набитую снедью. Когда отобедали и помогли Евгению Ивановичу освоить костыль, загрузили его в машину и поехали осматривать дом Гертруды. У есаула разболелась натруженная нога, подумалось даже: может отсидеться в машине, пусть дом посмотрит Анна, но всё обошлось.

Дом был большой, но без лестниц, в один этаж, с высокими окнами до пола, напомнивший есаулу дядин финский дом в Усть-Нарве на берегу Финского залива. Вокруг сад, соседние дома угадывались фрагментами сквозь листву разросшихся за несколько десятков лет деревьев. С улицы — забор с тяжеловесными чугунными решётками и высокими ажурными воротами. Двор небольшой, присыпанный хрустящими под ногами морскими ракушками.

В доме через вестибюль направо, через небольшой коридор — столовая, за нею — кухня, из которой вход в задний двор к хозяйственным постройкам и оранжерее — предмету, как заметил есаул, особой гордости Гертруды. Левую половину дома занимала большая гостиная, рядом кабинет, а в конце — спальня. Впрочем, Зорич решил довольствоваться разъяснениями хозяйки дома, а сам, сославшись на боль в ноге, к заметному облегчению Александра, с явной неохотой следовавшего за Гертрудой, пространно живописующей прелести своего жилища, устроился на большом диване в гостиной. Вскоре рядом расположился брат, не выпускавший из рук крестника и доверивший дальнейшее знакомство с домом Аннушке.

— Думаю, переехать надо сейчас же, — проговорил Александр, с трудом преодолевая желание Димы обрести свободу. — Здесь всё есть: мебель, посуда и прочее. Надо привезти личные вещи, бельё и Аннушкины заготовки на зиму. Уж больно вкусно она их делает.

— Это верно! — подтвердил Евгений Иванович. — Это всё заслуга Светланы Васильевны.

— Кто это? — повернулся брат.

Оплошностью опекуна тут же воспользовался малыш: ужом выскользнув из его рук, на четвереньках отполз в сторону и, встав на непослушные ещё ноги, зашагал, пошатываясь.

— Бесполезно, — остановил есаул рукой брата, пытавшегося удержать крестника. — Всё равно не успокоится. А Светлана Васильевна — это подруга Корфа.

Александр понимающе кивнул головой.

Между тем у Димы, не знакомого с чудесными свойствами