времени, когда прилетела в Калифорнию, чтобы быть с Максом сразу после операции. Поначалу он очень во мне нуждался и мне не хотелось оставлять его одного, но со временем я полюбила Калифорнию и была не против остаться здесь надолго – или навсегда. Нет, я знала, что Нью-Йорк вечно будет в моем сердце. В конце концов, я прожила в этом городе много лет и успела с ним сродниться, но мне пришлась по душе и неспешная, ленивая атмосфера Западного побережья, а главное – отсутствие суеты и спешки. Кроме того, несчастье с Максом, в результате которого я едва его не потеряла, научило меня правильно расставлять приоритеты и отличать главное от второстепенного. Я, в частности, осознала, что мое насыщенное рабочее расписание, загруженностью которого я втайне гордилась, на самом деле было не настолько плотным, чтобы я не могла выкроить время для отношений. А еще чуть позже я поняла, что именно отношения должны занимать в моем расписании первое место.

Пока я раздумывала обо всем этом, игра закончилась, прозвучала финальная сирена, и мои глаза непроизвольно увлажнились. «Сабли» выиграли, и хотя в этом году команда не участвовала в играх плей-офф, я не сомневалась, что победа поможет повысить игрокам настроение.

На льду все игроки собрались вокруг Макса. Они хлопали его по шлему и по плечам и поднимали вверх клюшки, чествуя нападающего, который завершал сегодня блестящую десятилетнюю карьеру. Обычно сразу после окончания матча зрители торопились покинуть стадион, но сегодня почти все они остались на местах, ожидая, пока Макс поднимет клюшку над головой и совершит прощальный круг по площадке. Вот он медленно покатился вдоль бортика, салютуя трибунам, и зрители отозвались громовой овацией.

Я смотрела на это и не могла сдержать слез. На экране «Джамботрона» появилось улыбающееся лицо Макса, который катился по льду и махал зрителям. Оказавшись напротив сектора, в верхней части которого находилась клубная ложа, он посмотрел вверх и подмигнул, сверкнув ямочками, от которых меня по-прежнему неизменно бросало в жар. Глядя на его лицо, я невольно подумала, что наша жизнь совершила полный оборот – начиная с того вечера, когда мы познакомились и я впервые увидела его изображение на экране стадиона, и заканчивая сегодняшним днем, когда Макс завершал карьеру и для нас обоих начинался новый этап. Да уж, свидание вслепую, на которое мне даже не хотелось идти, привело к совершенно неожиданным результатам.

Тейт подошел ко мне сзади и обнял за плечи.

– Не переживай за него, – сказал он. – Макс счастлив. В первые месяцы, когда никто не знал, вернется ли он когда-нибудь на лед, я боялся, что Макс может не пережить отлучение от хоккея. Но сейчас я вижу: он сумел смириться с этим, и все благодаря тебе, Джорджия. Именно благодаря тебе он обрел в жизни новую цель. Я знаю, что ему очень хочется воплотить в жизнь идею Остина с этими «Хижинами Линкольна» в натуральную величину. Макс говорил мне, что ты обещала помочь ему с организацией бизнеса, и… Если вы вместе добьетесь хотя бы половины того, чего ты добилась со своими «Бессмертными розами», Остин будет гордиться вами там, на небесах…

Я вытерла глаза салфеткой.

– Хватит, Тейт, больше ничего не говори… Иначе я снова расплачусь, а у меня и так тушь потекла.

Он улыбнулся и сильнее сжал мое плечо, а спустя несколько мгновений ко мне подошла Мэгги – подошла и встала с другой стороны. Сейчас она встречалась с одним из товарищей Макса по команде. Они познакомились прошлым летом на барбекю у нас дома и с тех пор не расставались. Меня это вполне устраивало, поскольку теперь Мэгги почти все время проводила в Калифорнии. Иногда мы даже ездили вместе на гостевые матчи.

– Ты как, держишься? – спросила Мэгги.

Я прерывисто вздохнула.

– А ты как думаешь?

Моя подруга улыбнулась.

– Давай спустимся к площадке. Майлз и Селия хотят сказать несколько слов. Я думаю, когда Макс пойдет в раздевалку, нам нужно встретить его.

Я кивнула.

– Пойдем.

Мы вышли из ложи и, предъявив наши пропуска, спустились к выходу с площадки. Команда все еще чествовала Макса, когда владелец клуба Майлз Гибсон вышел на лед. В одной руке он держал микрофон, а другой махал над головой, призывая зрителей к молчанию. Когда на арене установилась относительная тишина, Майлз жестом показал Максу на центр площадки.

– Добрый вечер, леди и джентльмены, – начал Майлз. – Думаю, все вы отлично знаете, что сегодня этот парень провел свою последнюю игру. Макс Ярвуд завершает десятилетнюю карьеру с отличным результатом: в качестве профессионального игрока он забил шестьсот двенадцать шайб, войдя в число пятнадцати лучших бомбардиров Национальной лиги, большинство из которых играли намного дольше него.

– Я люблю тебя, Красавчик Ярвуд! – выкрикнула какая-то женщина на трибуне. Многие зрители засмеялись, а некоторые последовали ее примеру, наперебой выражая Максу свою благодарность и любовь. Стоя в центральном круге, Макс покачал головой и скромно опустил взгляд, изображая смущение, но я отлично знала, что выкрики болельщиков доставляют ему массу удовольствия.

Тем временем Майлзу удалось снова завладеть вниманием аудитории.

– Господи, и после этого они еще говорят, что настоящие мужчины давно перевелись! – негромко заметил он в микрофон и продолжил уже громче: – Я, как и вы, хочу выразить Максу искреннюю благодарность за его преданность команде. Несмотря на то что он провел с нами всего два года, ему удалось стать членом нашей дружной семьи. Именно поэтому я рад сообщить вам, что, хотя в будущем году вы уже не увидите этого парня на льду, он не покинет «Сабли». Мы прощаемся с игроком Ярвудом и говорим «добро пожаловать» тренеру Ярвуду, который будет готовить нашу команду к следующему сезону.

Трибуны снова взорвались криками и аплодисментами. Майлз немного выждал, потом снова взмахнул рукой, заставив зрителей притихнуть.

– Я вижу, сегодня вы не особенно расположены слушать меня, – сказал он, обращаясь к трибунам. – Поэтому я передаю микрофон герою сегодняшнего вечера. Слово предоставляется Ма-аксу Я-а-а-рву-ду-у!!!

Ничего себе! Я понятия не имела, что Макс будет произносить речь. Да и он, я думаю, тоже этого не знал, а если и знал, то ничего мне не сказал. Бог свидетель, я бы умерла от страха, если бы мне пришлось обращаться к столь многочисленным слушателям. Выступления перед большой аудиторией были одним из пунктов, которые я так и не вычеркнула из своего «летнего списка».

Самого Макса необходимость обращаться к многотысячному стадиону, похоже, нисколько не беспокоила. Взяв микрофон в одну руку, он непринужденно помахал зрителям, словно прирожденный шоумен (он им, впрочем, и был).

– Большое спасибо всем, кто пришел сегодня на мою последнюю игру, – начал Макс и провел рукой по волосам (шлем он давно снял). – Честно говоря, я не ожидал, что мне будет так тяжело прощаться с тем, что было главным в моей жизни с тех пор, как мне исполнилось четыре года. – Он окинул взглядом переполненные трибуны. – До сих пор я помню первый хоккейный матч, который я увидел своими собственными глазами. Нас было шестеро братьев, и наш отец обычно брал на игры только старших, но в тот день мне исполнилось четыре – своего рода юбилей, – поэтому он повел на стадион меня и моего брата Остина, который был старше всего на тринадцать месяцев. – Макс перевел дух. В течение нескольких секунд он смотрел себе под ноги, вероятно размышляя о том, что сегодня он оказался на стадионе один, без брата. Наконец Макс поднял голову и, сглотнув, показал наверх, на последние ряды трибун. – Наши места были в предпоследнем ряду. Весь матч я сидел на краешке кресла и почти не шевелился, буквально загипнотизированный тем, что происходило на площадке. Я был поражен тем, с какой скоростью носились по льду игроки, как ловко они передавали друг другу шайбу. В тот день я сказал отцу, что обязательно буду хоккеистом, когда вырасту. И знаете, что он ответил? – Макс стукнул себя крагой по левой стороне груди. – Папа похлопал меня вот по этому месту и сказал: «О’кей, сынок, но имей в виду: кататься на коньках может каждый, но хоккеиста делает хоккеистом только сердце». С того дня прошло двадцать семь