Макса тем, что в результате он мог – не обязательно, но со значительной долей вероятности – потерять то, что было ему дороже всего на свете: хоккей. С другой стороны, каждый раз, когда он выходил на площадку, его кровяное давление росло, что увеличивало опасность самопроизвольного разрыва аневризмы. А ему очень не хотелось, чтобы ты стала заложницей той непредсказуемой ситуации, в которой он оказался. Только потом Макс понял, что в его жизни появилось нечто, что он любит больше, чем хоккей. Это была ты. И тогда он решился на операцию, чтобы не потерять тебя.

По моим щекам потекли слезы.

– Я еду с тобой. Я должна быть рядом с Максом, когда он очнется после операции.

Тейт кивнул.

Мы уже ехали в аэропорт, когда моя секретарша Элли каким-то чудом нашла для меня билет на рейс до Лос-Анджелеса, которым возвращался в Калифорнию Тейт. Времени до отлета оставалось совсем мало, и после досмотра мы буквально бегом промчались через зал ожидания, чтобы успеть на посадку. В конце концов мы оба оказались на борту и только тогда смогли с облегчением вздохнуть: первая, самая легкая половина дела, была сделана.

Поскольку билет мне достался только потому, что кто-то неожиданно его вернул, Тейт и я сидели далеко друг от друга, но меня это не смущало. Мне хотелось побыть одной, чтобы как следует обдумать все, что я теперь знала. Едва ли не больше всего меня злило, что в свое время я не сумела сложить два и два. Ведь я же сама нашла у Макса талон на прием к неврологу, к тому же он так и не объяснил мне, почему он не хочет хотя бы попытаться продолжить наши отношения. Но теперь мне многое стало ясно. Макс знал, что, продолжая играть в хоккей, он подвергает себя смертельному риску каждый раз, когда оказывается на льду, и ему не хотелось, чтобы я страдала, если с ним случится самое худшее. Да, мне следовало догадаться гораздо раньше, что Макс старается от чего-то меня оградить. Насколько я успела его узнать, он был человеком решительным и упрямым, и хотя зачастую Макс мыслил излишне прямолинейно, внутреннего благородства и душевной красоты ему было не занимать. И сейчас, пока наш самолет летел на запад, я вдруг поймала себя на том, что не знаю, чего мне хочется больше: сказать Максу, что я его люблю, или наорать на него за то, что он не захотел мне довериться.

Оставалось надеяться, что мне представится шанс сделать и то, и другое.

* * *

Первым, кого я увидела, войдя в отделение интенсивной терапии, была мать Макса. Выражение ее лица было таким, что я встала как вкопанная.

– Джорджия? – Тейт пока не заметил матери, которая, бледная как привидение, замерла у ширмы, за которой угадывалась больничная кровать и какое-то медицинское оборудование. Он только увидел, что меня нет рядом, и обернулся. – Что случилось?

Не в силах издать ни звука, я только затрясла головой.

Тейт сделал пару шагов назад и взял меня за руку.

– Все в порядке. Операция закончилась. Теперь главное не спешить…

Проследив за моим взглядом, Тейт наконец-то увидел мать, и лицо его вытянулось.

– Черт! – Он нервным движением провел рукой по волосам – точь-в-точь как делал Макс. – Подожди-ка здесь минутку…

Я осталась стоять в центре отделения интенсивной терапии, а Тейт быстро подошел к матери. Едва увидев сына, миссис Ярвуд шагнула ему навстречу и, обхватив обеими руками за плечи, заплакала. Слезы покатились и по моему лицу. Макс не мог умереть, думала я в панике. Не мог!!!

Слегка отстранившись, Тейт о чем-то заговорил с матерью. На мгновение он обернулся в мою сторону, потом сказал еще что-то. Миссис Ярвуд кивнула и вытерла глаза платком, а Тейт, показав мне поднятый вертикально палец, скользнул за ширму. Когда спустя минуту он вернулся, лицо его было таким же бледным, как у матери. Я видела, как Тейт нервно сглотнул и сделал шаг в мою сторону. Я по-прежнему не двигалась; думаю, за все это время я вообще ни разу не пошевелилась.

Подойдя ко мне вплотную, Тейт резко выдохнул, надув щеки.

– Врачам пришлось ввести Макса в медикаментозную кому, – сказал он. – У него опухоль на мозге – это естественное осложнение после операции, однако они не смогли остановить ее развитие другим способом. Короче говоря, им пришлось его отключить, чтобы мозг быстрее восстанавливался. – Он усмехнулся, но без тени веселости. – Думаю, в этом есть смысл: с самого детства сладить с этим упрямцем можно было, только вырубив его к черту.

– Как… как долго они будут держать его в таком состоянии?

– Этого пока никто не может сказать.

Я перевела дух и вытерла глаза.

– Можно мне его увидеть?

– Он сейчас выглядит… не слишком хорошо. Лицо распухло, к тому же он подключен к десятку разных машин. Разумеется, ты можешь к нему войти, но… приготовься.

Я взглянула на ширму, за которой лежал мой любимый человек.

– Приготовиться? Как?

Тейт нахмурился.

– Если бы я знал!

Вместе мы подошли к миссис Ярвуд. Улыбнувшись, она обняла меня и крепко прижала к груди.

– Спасибо, что приехала, Джорджия.

– Разве я могла не приехать?

Она пристально посмотрела мне в глаза.

– Макс очень тебя любит.

Я грустно улыбнулась.

– У нас это взаимно.

– Хочешь, я пойду с тобой? – спросил Тейт.

Я отрицательно качнула головой.

– Просто дай мне минутку…

– Можешь не спешить, милая… – Миссис Ярвуд погладила меня по спине.

Я сделала несколько глубоких вдохов, кивнула и решительно шагнула за ширму.

В следующее мгновение мое сердце едва не разорвалось. Тейт предупреждал меня, но никакие слова не могли подготовить меня к тому, что я увидела. Макс был совершенно не похож на себя. Если бы он лежал в общей палате, я могла бы пройти мимо и даже не остановиться, потому что я искала бы красивого, сильного мужчину, каким Макс был еще совсем недавно. Сейчас его лицо распухло и выглядело почти уродливым, кожа была тускло-серой и блестела от липкой испарины. Многочисленные трубки и провода были подсоединены к его телу в самых разных местах, голова от бровей и выше была туго забинтована. Но больше всего меня напугало отсутствие на его лице всякого выражения. До сих пор я не отдавала себе отчета в том, до какой степени его характер, его незаурядная личность отражались в его чертах. Улыбался ли он или хмурился, его лицо всегда оставалось выразительным и оживленным. Сейчас на нем не было написано даже страдания. Макс выглядел как…

Нет, даже мысленно я не смела произнести слово, которое настойчиво лезло мне в голову.

Я должна взять себя в руки, подумала я. Я должна быть сильной, должна сражаться за него по крайней мере до тех пор, пока он не сможет делать этого самостоятельно.

И, шагнув вперед, я взяла Макса за руку.

– Привет, Макс, это я, Джорджия… С тобой все будет в порядке, я знаю. Ты самый сильный человек из всех, кого я когда-либо встречала. Вместе мы обязательно справимся. – Я вздохнула и сильнее сжала его пальцы. – Я люблю тебя, Макс. Люблю больше жизни. Прости, что не успела тебе об этом сказать. Вот почему мне так нужно, чтобы ты пришел в себя, чтобы я могла взглянуть тебе в глаза. Ты должен это знать, Макс… – Я покачала головой. – А еще мне хочется наорать на тебя за то, что ты скрыл от меня свою болезнь. И то обстоятельство, что тебе только что сделали пустяковую операцию на твоей тупой голове, вовсе не означает, что тебе удастся избежать нагоняя. Надеюсь, ты это знаешь?

Ширма за моей спиной зашуршала, и в бокс заглянул Тейт.

– Я просто хотел удостовериться, что у вас все в порядке…

Я кивнула и снова повернулась к Максу.

– Со мной все в порядке. С нами обоими все будет в полном порядке.

В течение следующих двенадцати часов я и родные Макса не отходили от его постели. Врачи и медсестры приходили, чтобы сменить капельницу или проверить показания мониторов, но Макс по-прежнему лежал неподвижно. Ему не становилось ни хуже, ни лучше. Как сказал нам один из врачей, ожидать каких-либо улучшений в его состоянии в ближайшие часы не стоило. Только полный покой, добавил врач, может способствовать