своем месте, выжидающе глядя на меня, я понимаю, что это действительно так. Они собираются рассказать мне то, что я хочу знать, но если я зайду слишком далеко, то просто вернусь к исходной точке.

— Я, эээ… … Я не понимаю, почему вы, парни, продолжаете пытаться защитить меня. Вы совершенно ясно дали понять, что я всего лишь предмет, занимающий место в вашем доме, и все же вы пошли убить того парня на складе, а затем защитили меня от своего отца, когда он попытался застрелить меня в столовой. Я просто… почему?

Маркус вздыхает, наклоняясь вперед и опираясь на колени, когда его взгляд опускается на кофейный столик, понимая, что этот вопрос адресован ему.

— Хотел бы я сказать тебе, — бормочет он, не зная, что сказать. — Но я, честно говоря, ни хрена не знаю. У нас здесь раньше были девушки, и я просто позволял им погибнуть, когда мой отец решал, что они того не стоят, но не ты. Ты боец. Ты выливаешь наше дерьмо прямо на нас. Ты интригуешь. Ты меня интересуешь, и пока я не пойму, что это значит, я не позволю ему лишить тебя жизни.

— А если ты решишь, что я не такая интригующая, как тебе показалось вначале?

Он пожимает плечами.

— Думаю, нам придется посмотреть, произойдет ли это.

Леви отталкивается от края дивана.

— Это незнакомая территория для нас, — объясняет он. — Наш отец предлагает нам держать здесь девушек в качестве развлечения, и только с одной мы сблизились. Она была опасной игрой, и ничем хорошим это не закончилось. Для нас было бы разумно держаться на расстоянии.

— Ты имеешь в виду Фелисити? — Спрашиваю я, мой взгляд нерешительно возвращается к Роману. — Ты был влюблен в нее, не так ли?

Он долго смотрит на меня, и никто не произносит ни слова, пока он, наконец, не кивает.

— Был, — говорит он, и боль, излучаемая его глазами, предупреждает меня, чтобы я не давила на него в этом вопросе. Он поделится тем, что готов рассказать, и не более того. — Я бы женился на ней. Она носила моего ребенка, но вот это, — продолжает он, указывая на шрам, идущий от кончика брови прямо через глаз и спускающийся до скулы. — Вот что случается, когда позволяешь себе подойти слишком близко к нашему миру.

Я задерживаю дыхание, читая между строк.

— Это сделал твой отец? — спрашиваю я, любопытство пульсирует в моих венах, отчаянно желая точно узнать, что произошло, но, боюсь, это то, в что я никогда не буду посвящена.

Роман кивает и отводит взгляд.

— Либо она, либо я.

Тяжесть давит мне на грудь, когда я осознаю, как много потеряли эти ребята. Они больше, чем просто разбитые души. Их пытали и издевались над ними годами подряд. Черт возьми, мать ушла, а затем у него отняли любовь всей его жизни. Сколько еще этим парням предстоит потерять? Неудивительно, что они такие, какие они есть.

— Вот почему вы, парни, так не решаетесь сблизиться со мной.

Маркус откидывается на спинку дивана, закидывая ноги на кофейный столик.

— Все, к чему мы приближаемся, в конце концов отнимается. Нет смысла привязываться, потому что это не только ставит мишень на нашу спину, но и на твою. Если бы враги моего отца узнали, что мы заперли тебя здесь, чтобы насладиться тобой, они бы не остановились, пока не забрали бы тебя — живой или по частям.

— Зачем ты мне все это рассказываешь?

— Потому что ты продолжаешь сбегать, — говорит Леви. — Я знаю, ты думаешь, что тебе лучше быть одной, что ты можешь вернуться в свою дерьмовую квартиру и жить своей жизнью, но ты не можешь. Ты познакомилась с этим миром, и, нравится тебе это или нет, теперь ты ассоциируешься с нами. Ты должна понимать опасность. Мы не можем защитить тебя там, по крайней мере, так, как можем здесь.

Я качаю головой, откидываясь на спинку дивана.

— Но я не создана для этого мира. Вы убиваете людей ради развлечения и даже не моргаете, когда кто-то приставляет пистолет к вашей голове. Я не такая. Я не могу с этим справиться.

— Наоборот, — говорит Маркус. — Ты доказала нам, на что ты способна, когда вонзила клинок прямо в живот Миллеру. Ты не колебалась. Ты просто пошла на это, хотя у нас с Романом все было под контролем. Ты могла отступить в любой момент.

Я сжимаю челюсть и поворачиваюсь, чтобы встретить его взгляд, воспоминания о той ночи преследуют меня.

— Так вот почему ты дал мне тот нож? Чтобы посмотреть, буду ли я сопротивляться?

— Что ж, — усмехается он. — Я дал его тебе в надежде, что ты используешь его, чтобы отбиться от моих братьев, если их члены придут искать тебя. Я не умею делиться. — Леви и Роман оба усмехаются, прерывая его, но он закатывает глаза и продолжает. — Ты сама доказала нам всем, что можешь справиться с этим миром. Ты была создана для этого, просто ты еще не поняла.

— Это неизбежно, — мрачно бормочет Роман. — Ты будешь такой же, как мы.

Я смеюсь.

— Ладно, теперь я знаю, что у вас не все в порядке с головой, — говорю я им. — Я никогда не буду такой, как вы, парни. Я родилась с совестью и знаю разницу между добром и злом. Вы, ребята, кастрируете придурков на старых складах. Я бы никогда не смогла сделать ничего подобного.

— По-твоему, с чего мы начинали? — Спрашивает Леви. — Для этого нужно работать. Но ты добьешься своего. Это природный талант.

Мои глаза расширяются от ужаса.

— Ты так говоришь, как будто этим можно гордиться.

Он наклоняется вперед, удерживая мой взгляд.

— А разве нет?

Я выдыхаю, отказываясь отвечать на этот вопрос из принципа, и обхватываю руками ноги, сжимая себя в комок, почти как механизм преодоления трудностей.

— Что мне, по-вашему, делать, если ваш отец вернется?

— Доверься нам, — настаивает Роман. — Как и сегодня, ты прикроешь нас, а мы — тебя.

Я качаю головой.

— Я не могу так сражаться.

— Тебе и не нужно, — говорит Маркус. — Беги и прячься, как я тебе сказал. Мы найдем тебя, когда все закончится. Мы не хотим, чтобы ты боялась, пока ты здесь.

Я смеюсь, ухмыляясь ему с другого конца комнаты.

— Вы шутите, да? — Спрашиваю я. — Вы, ребята, буквально гонялись за мной по тупиковому лабиринту со своими чертовыми волками, преследовали меня по темным коридорам и мучили жутким дерьмом в том подземелье. Мой страх вас заводит.

— Верно, — говорит Леви. — Но разве мы делали