— Уверен, то, что я придумал, определенно сможет помочь тебе.

— Даже если это говоришь ты, я все равно не поверю в этот метод лечения.

— Тебе главное верить в меня.

Габриэль подошел к Лилит и обнял ее сзади, обхватывая тонкие плечи твердыми руками, прижимая к себе хрупкое тело. Почувствовав тепло, Лилит вначале удивилась, однако после ее лицо украсило привычное хитрое выражение с легкой ухмылкой и веселым фырканьем.

— Хорошо, Габриэль, твоя взяла. Я постараюсь принять твою помощь со всей душой, однако в случае неудачи просто оставь все, как есть.

Лилит развернулась в объятьях Габриэля, смотря прямо в его потемневшие синие глаза и чувствуя незнакомый трепет, граничащий с искренним любопытством и забытым чувством доверия, от чего по кошачьи сощурилась. Габриэль, завороженно смотря на столь яркие глаза забыл обо всех вопросах, которые до недавнего момента бесконечно крутились в его голове. Он положил ладони на румяные щеки девушки, медленно приближаясь к ее лицу, уже предвкушая пряный вкус чужих губ на языке, когда позади них послышался смущенный кашель.

— Я, конечно, все понимаю, но у вас мало времени, — сказал Ронан, скрывая покрасневшие щеки строгим тоном.

— А ты чего смущаешься? Ты делал вещи и похуже, например, священница из первого корпуса рассказала…

— Лилит! — перебил Ронан, переходя на крик. Он чувствовал себя слишком неловко, когда о его прошлых «приключениях» рассказывала его же дочь, едва достигшая совершеннолетнего возраста.

— Хе-хе, папа, о чем ты подумал? Я хотела рассказать, как священница из первого корпуса подняла алмазную монету, которую ты, в пьяном угаре, потерял.

— Ах, ты, маленькая мошенница! — несмотря на поддразнивание дочери, Ронан не казался злым или радостным, ведь Лилит с самого детства любила так над ним подшучивать, из-за чего у него выработался определенный иммунитет к ее подколам.

— Вся в тебя, — Лилит по-детски показала язык и, взяв Габриэля за руку, вышла из комнаты, не забыв попрощаться с отцом.

— Вырастил на свою голову, — с легким смешком, прошептал Ронан и, последний раз взглянув на комнату, ушел, закрыв ее.

Глава 55

Розалина, встав с утра пораньше, сразу отправилась на плац, чувствуя странное волнение, сковывающее грудь и спутывающее мысли. В непривычной хлопковой рубашке и обтягивающих кожаных штанах она ощущала себя некомфортно и нелепо. До этого ей никогда в жизни не приходилось носить подобную одежду и чувство накатываемого стыда собиралось в ее сердце, но его пересиливала железная воля, воспламеняющаяся от мимолетного воспоминания об отце.

Сделав разминку, она взяла в руки тренировочный меч и подошла к соломенному манекену, повторяя один и тот же взмах снова и снова. Для девушки, что никогда до этого не брала в руки ничего тяжелее книги, такое энергозатратное упражнение вскоре отдавалось глухой болью во всех мышцах, из-за чего голова становилась все тяжелее, а тело — слабее. Пот пропитал рубашку в то время, как холодный ветер внезапным порывом морозил горячее тело Розалины, вызывая нетерпимый зуд. Мерзкие мурашки прошлись по ее коже, но несмотря на погоду и свое состояние, она не позволила себе ленится, вновь поднимая дрожащими руками внезапно потяжелевший меч и вставая в стойку, пытаясь сделать новый взмах, однако ее колени внезапно подогнулись, и она упала.

Момент падения казался бесконечным. Розалина ощущала, словно в эти секунды распадается весь держащий ее на позитиве смысл продолжать изнуряющий труд, ведь стать кем-то более могущественным, подобно отцу, у нее не получится в любом случае, так как она женщина и тем более пленница. Встав на колени, она, опираясь на меч, с подрагивающими плечами громко дышала, вспоминая теплые летние дни, когда посещала королевский плац, в котором часто любил практиковаться Генрих со своей уникальной рыцарской рапирой. Как он, заметив ее, нежно улыбался, показывая невероятные трюки с мечом, от которых у нее сжималось сердце, то ли от страха, то ли от волнения.

В глазах больно защипало, а горький ком недвижно застрял в горле, заставляя девушку склонить голову, чтобы спрятать внезапно появившуюся в сердце боль. По щеке скатилось нечто мокрое, быстро упавшее на землю, успевшее застыть в воздухе, превращаясь в маленькую снежинку, спрятавшуюся в испачканном поле плаца.

— Папа… папа… — шептала она, задыхаясь от слез. Розалина хотела громко закричать, но с трудом сдержалась, прикусив губу. Она смотрела в землю и миллионы слов и тысячи речей прокручивались в ее голове, однако единственное, что слетело с ее губ, оказалось простой просьбой, направленной человеку, так рано покинувшему ее, — Подожди меня там, хорошо? Просто… просто подожди меня. Как ты всегда меня ждал до этого.

Говоря это, Розалина вспоминала дворец, в котором не так много чего изменилось со времен смерти Генриха, тот же сад, те же стены, такие же комнаты, но отныне там всегда будет не хватать одного единственного человека. Без этого человека дворец из сказочного рая превратится в холодный ад, утративший все то тепло и любовь, которую с такой дотошностью ранее собирал король для своей единственной дочери.

Беспощадный ветер раздувал снег по полю, от чего Розалине вспомнился момент празднования дня рождения отца, не любившего большие вечера в свою честь, из-за чего ему приходилось быстро сбегать и подолгу прятаться в саду, встречая новый день среди любимых женою растений.

— Папа, мне тебя не хватает… — вновь прошептала девушка, но никто не откликнулся.

Отец, который посвятил ей всю свою жизнь больше не придет и не посмотрит на нее, не поднимет голову и не встретит с теплыми объятьями. Во век он останется захоронен глубоко под дворцом, под тем самым местом, где он распрощался с жизнью, засыпая беспробудным сном, в котором встретится со своей возлюбленной.

Розалина судорожно вздохнула. Одинокая мысль никак не хотела покидать ее.

Теперь, на всем белом свете у нее больше никого не осталось.

Никого.

Глава 56

Тяжелые тучи серым покровом закрыли ясное небо и яркое солнце, оставляя всю столицу в холодной тени скорби по прошлому королю и растерянности по отношению к новому. Все еще многие не могли принять информацию о том, что Генрих являлся гнусным убийцей, уничтожившим весь род Фритч, знаменитый своими благими деяниями по отношению к сиротам и бедным людям.

Во время всех этих бурных обсуждений, белая карета проезжала по оживленным улицам, где народ все еще, едва переводя дыхание, сплетничал о недавно приезжавших делегациях из разных стран. В этой карете молча сидели двое представителей церкви Корлеса из Веспона, каждый из которых размышлял о своем, вспоминая былые скоротечные