«Выходим из церкви, — продолжал рассказ о. Павел, — а народу-то, старух-то около паперти! Увидали нас: «Це ж арестанты, це заключенные, це голодающие!» Там украинцы в основном. Матушки! Кто поляницы — хлеб так у них зовут, кто сушеных дынь, кто соленых арбузов, макитры с медом — кто чего нам навалили!

— Сынок, не утруждай желудок, — предупреждает меня старик, — лопнет с голоду-то!

— Батюшка, ем, да и лишка вроде, а охота…

— Ну, сытый?

Взял этот старичок буханку хлеба — поляницу, перекрестил, поцеловал и говорит:

— Спасибо вам, добрые люди! Вы нас, несчастных, на земле накормили, а вас Господь на небе накормит.

Дает мне буханку, второму старику — буханку. Идем городом, он спрашивает:

— Парень, ты монах?

— Рясофорной.

— Где жил?

— В Хутыни.

— А я — грешный архимандрит Ксенофонт Верхотурского монастыря.

— Благослови, батюшка!

— Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

— А ты кто, старик?

— А я грешный иеромонах Елисей, Соловецкого монастыря ветеринар.

— Благослови, батюшка!

— Бог благословит!

Идем — мы всех богаче! Буханку хлеба-то я дорогой съел. Есть охота! Приходим в это учреждение, в комендатуру. Тут уж не по номерам, а по фамилиям:

— Груздев!

— Да.

— Ну, что — святоша?

— Ребята, какой уж святоша, я грешный и окаянной.

— Работать можете?

— Да могу, наверно.

— Так вот что, заключенный Груздев, отправляем вас в Облстройконтору, там вам дадут работу.

— Давайте, ребята…»

Так началась ссыльная жизнь Павла Груздева в городе Петропавловске, где в первый же день причастились они со стариками-монахами в соборной церкви Петра и Павла. Настоятелем Петропавловской церкви был протоиерей Владимир Осипов. Исповедуя стариков, узнал он, что они служители церкви и обещал похлопотать за них. Восьмидесятилетнего архимандрита Ксенофонта определили вскоре в Петропавловскую церковь алтарником, сказав ему при этом в комендатуре:

— А ты, дедушко, ступай в храм, тебя попы приютят. Иеромонаха Елисея отправили в колхоз, заведовать фермой — видимо, сочли его трудоспособным. Отцу Елисею было 60 лет, да к тому же он имел специальность врача-ветеринара. А Павла Груздева в областной строительной конторе поставили на камнедробилку:

— Тебе, святоша, только камни дробить… У нас никто план не выполняет, а ты и подавно!

Жил он первое время в подвале школы вместе с другими ссыльными, много там было разного народа: и баптисты, и националисты, как говорил о. Павел — «до фига».

«Пришел на работу, — рассказывал батюшка, — как поглядел, а камни-то вот такие! Но план надо выполнять. Кувалду дали.

Утром-то работа начинается примерно с восьми, а я в шесть часов приду, да и набью норму, еще и перевыполню.

— Ох, — урки говорят, — попы нам дорогу засирают! Ну, чего тут сделаешь! Живу-то в подвале.

— Ребята, бриллиантовые, какие вы красавчики, глаза у вас, как огонь, черные! Какой уж там огонь — киргизы! А они мне — иди в церковь, там попов много!

В Петропавловском соборе настоятель о. Владимир сразу Павла Груздева заприметил:

— Ты, парень, петь умеешь!

Поставил его на клирос. И пел, и «Апостола» читал. «А грязный-то! — вспоминал о себе отец Павел. — Рубашки купить не на что еще! Получил зарплату — первым делом рубашонку да штанишки купил. А уж на ногах наплевать — что-нибудь…»

Однажды в храме подходят к нему старичок со старушкой, Иван Гаврилович и Прасковья Осиповна Белоусовы:

— Сынок, — говорят, — приходи к нам жить.

Улица у них называлась так же, как в Тутаеве — имени Крупской, дом 14/42.

«Двадцать рублей денег в месяц да отопление мое — поступил я на квартиру, — вспоминал о. Павел. — А тут собрание, землю дают.

— Груздев!

— Что?

— Вот земли целинной край. Надо земли?

Я дома спрашиваю:

— Дедушко, сколько брать земли-то?

— Сыночек, бери гектар.

Я прошу гектар. «Меньше трех не даем!» «Давайте три».

Вспахали, заборонили, гектар пшеницы посеяли, гектар — бахча: арбузы, дыни, кабачки, тыквы, гектар — картошка, помидоры. А кукурузы-то! Да соловецкие чудотворцы! Наросло — и девать некуда. Прихожу к завхозу:

— Слушай, гражданин начальник, дай машину урожай вывезти.

— А, попы, и здесь монастырь открывают!

— Да какой тебе монастырь, когда и четок-то нету!

Ладно. Привезли всё. То — на поветь, то — в подполье, пшеницы продали сколько-то, картофель сдали, арбузы на самогонку перегнали, за то, за другое, за подсолнухи много денег получили! Да Господи, чего делать-то! Богач!»

Давно ли скитался бесприютный арестант по ночному пригороду Петропавловска — нищее нищего? А вот уже сыт и одет, и дедушка с бабушкой как родные, и хозяйство крепкое, словно «и здесь монастырь открывают!» Да и на работе премию дали за хороший труд.

— Дедушко, давай корову купим!

«А я в коровах толк понимаю, — рассказывал о. Павел. — Пошли с дедушкой на базар. Кыргыз корову продает.

— Эй, бай-бай, корову торгую!

— Пожалуйста, берем.

— Корова большой, брюхо большой, молоко знохнет. Э, кумыс пьем! Бери, уступим!

Гляжу: корова-то стельная, теленка хоть вынь. Я говорю:

— Дедушка, давай заплати, сколько просит.