рабочий. Какой хлеб, сами понимаете, но всё же хлеб. Беру и бегом назад. Несу этот хлеб девочке и даю, а она мне: «Hи, не треба! Я чести своеи за хлиб не продаю!» И хлеб-то не взяла, батюшки! Милые мои, родные! Да Господи! Не знаю, какая честь такая, что человек за нее умереть готов? До того и не знал, а в тот день узнал, что это девичьей честью называется!

Сунул я этот кусок ей под мышку и бегом за зону, в лес! В кусты забрался, встал на коленки… и такие были слезы у меня радостные, нет, не горькие. А думаю, Господь и скажет:

— Голоден был, а ты, Павлуха, накормил Меня.

— Когда, Господи?

— Да вот тую девку-то бендеровку. То ты Меня накормил!

Вот это был и есть самый счастливый день в моей жизни, а прожил я уж немало».

Глава IX. «Ко Христу идем веселыми ногами»

13 мая 1947 года Павел Груздев вышел из зоны. На руки ему была дана соответствующая справка, что он срок своего наказания отбыл и свободен на все четыре стороны. А какая сторонка родная? — конечно, тутаевская. Вернулся домой, устроился рабочим в «Заготсенопункт». В лагерях было голодно, а на воле не лучше — ночью занимали очередь за хлебом, и дома хоть шаром покати, клеенка на столе и та вся потрескалась и протерлась на сгибах.

Да и что такое воля? В лагерях, как ни странно, человек был внутренне более свободен, чем на воле: никто не заставлял его ходить на партсобрания, можно было не бояться, что тебя арестуют, лишат семьи и имущества… Чего нет — того и Бог не возьмет. А здесь ты день и ночь «под колпаком» — под приглядом пристальных незаметных глаз, под «прислухом» чьих-то ушей. Как ни осторожен был Павел Груздев, хлебнувший сполна тюремного опыта, но, следуя этому же опыту, сухарики всегда держал наготове — знал, что в любую минуту может снова оказаться за решеткой.

— Павло, тебя что-то в контору вызывают! — кричит ему на работе бригадир.

— Прихожу, — вспоминал о. Павел. — Груздев! Ты арестован!

Повторные лагерные сроки были всегда в практике ВКП(6), которая расшифровывалась остряками еще как «Второе Крепостное Право (большевиков)». Так ведь оно и было по сути, и еще страшней — что хотели, то и творили с народом. А народ, как ни странно, не утратил способности шутить и смеяться, и чувство юмора ценилось очень высоко. И особенно — в лагерях. Когда страдания твои превысят всякую меру, и ты подойдешь к самому краю пропасти и посмотришь вниз, в бездонную черную глубину ее, и увидишь вдруг, что — там ничего нет, и отойдешь от пропасти, то вот эти следы твои от края пропасти и будут тем самым юмором, спасительнее которого нет ничего на свете. Это определение юмора, отчасти заимствованное мною у одного писателя, схоже с исторической легендой, в которой некий татарский хан послал своих воинов грабить богатый город. Они ограбили и вернулись.

— Что делают жители? — спросил их хан.

— Плачут, — ответили воины.

— Идите и ищите еще, что у них спрятано.

Воины вернулись во второй и в третий раз с награбленным добром, и хан вновь и вновь спрашивал их:

— Что делают жители?

— Смеются, — наконец ответили воины.

И тогда хан прекратил грабеж, так как понял, что у жителей города уже ничего нет.

Так порою самыми веселыми людьми бывают нищие, арестанты и монахи.

«Монаху нечего терять, когда придется умирать», — говаривал батюшка.

У каждой эпохи — свои шутки, свои приколы, свой фольклор. Эпоха построения коммунизма в отдельно взятой стране знаменита шутками типа:

— Садитесь, дорогой товарищ.

— Спасибо, сесть мы всегда успеем.

А если вы попросите кого-либо добавить вам чего-то — ну, например, сахара в чай — не удивляйтесь, если вам сострят в ответ:

— Прокурор добавит!

Сроки добавляли во все годы, особенно в 37 — 38-е и военные, а в 1948–49 многих бывших лагерников брали повторно с воли, их так и называли — повторниками. Помели «по сусекам» и в Управлении МГБ Ярославской области, а тут вот оно — громкое дело, как на блюдечке, «церковно-монархическая организация» из 13-ти человек! Срочно была затребована справка 18685 на Груздева Павла Алексанровича, а также послан запрос в Тутаевский райотдел МГБ, откуда под грифом «Совершенно секретно» пришла бумага следующего содержания:

«Груздев Павел Александрович, 1911 года рождения, уроженец гор. Молога Ярославской области, по происхождению из семьи служащего, воспитывался у теток-монахинь быв. Мологского Афанасьевского женского монастыря. Проживает в гор. Тутаеве, улица Крупская, дом № 69. Работает в качестве рабочего при базе «Заготсено».

Груздев 30-го июля 1941 года был осужден на 6 лет ИТЛ, как участник антисоветско-церковной группы по ст. 58–10–11 УК РСФСР. Прибыл из ИТЛ в 1947 году, после отбытия срока наказания. В настоящее время Груздев является активным церковником, состоит в церковной двадцатке, исполняет обязанности псаломщика при церкви. Ведет замкнутый образ жизни. Антисоветских проявлений не установлено.

Начальник Тутаевского РО МГБ подполковник Сироткин».

Несмотря на отсутствие «антисоветских проявлений», старший оперуполномоченный Управления МГБ Ярославской области капитан Волков 26 ноября 1949 года выписывает Постановление на арест Груздева Павла Александровича за подписью и печатями начальника УМГБ генерал-майора Покотило и зам. прокурора, младшего советника юстиции Ф. Гвоздева:

«Рассмотрев поступившие в Управление МГБ Яросл. обл. материалы о преступной деятельности Груздева П. А. … беспартийного, в 1941 году судимого на 6 лет ИТЛ, одинокого. НАШЕЛ:

что ГРУЗДЕВ активный церковник, по возвращении из мест заключения проводит антисоветскую деятельность».

28 ноября был выписан ордер за