По силам ли духу содрать с костей плоть Мендельна (именно так поступил Малик при жизни с мастером Итоном), сын Диомеда не знал и не намеревался предоставлять привидению шанс испытать это на опыте.

– Ты знаешь, кто я, жрец, – вполголоса заговорил Мендельн. – И знаешь: тебе запрещено что-либо делать или же что-либо говорить без моего позволения. Кивни в знак понимания.

Малик неторопливо кивнул, ни на миг не сводя глаз с призывателя. Удовлетворенный сим до поры, Мендельн перешел к главному – к тому, чего ради призвал это ужасное существо.

– Итак, Малик… господина твоего больше нет…

Тут в духе впервые кое-что переменилось. Туманный силуэт замерцал, то появляясь, то исчезая с такой быстротой, что непривычному глазу и не заметить. Неподвижный доселе, взгляд призрака на миг вильнул в сторону.

– Да, жрец, Люцион мертв.

Это было не совсем так: строго говоря, демон отнюдь не умер, но волей Ульдиссиана прекратил существование. По словам Ратмы, такая судьба кое в чем отличалась от смерти, однако подобных тонкостей Мендельн еще не постиг.

– А знаешь ли ты, кто сидит ныне на его троне? Знаешь?

Призрак даже не шелохнулся.

Ожидавший от Малика куда большего, Мендельн нахмурил лоб. Траг’Ул предупреждал: существующие в состоянии «посмертия» порой вовсе не прочь вернуться назад и расквитаться с теми, кого ненавидят. Вдобавок, Малик знал Мендельна, знал, что он – брат Ульдиссиана…

Ладно. Чем скорее Мендельн сумеет понять, может ли Малик оказаться хоть чем-то полезен, тем лучше.

– Это Лилит, его сестрица, – сообщил он духу. – Возможно, ты жрец, помнишь ее в другом облике – в облике благородной девицы по имени Лилия.

На сей раз призрак подернулся рябью, вытаращил глаза, как не под силу ни одному из людей. Рот его приоткрылся… и продолжал открываться, пока не распахнулся вширь более чем на фут. Упоминание о Лилит – а особенно о ее бренном обличье – наконец-то решило дело: в конце концов, истинной погубительницей Малика была именно она.

Столь разительные перемены в облике духа привели Мендельна в величайшее изумление. Наставники предупреждали, что умершие не обязательно выглядят так же, как и при жизни, что духи их могут принимать великое множество самых причудливых форм, свидетельствующих об обстоятельствах смерти, о гневе, или же о намерении…

«О намерении!»

Мендельн вмиг отпрыгнул назад, бормоча новое заклинание – то самое, что должно было наскоро защитить его от немыслимого, и в то же время как можно дальше вытянул перед собой руку с кинжалом, крест-накрест полосуя им воздух.

Зашипев от досады, тень морлу рассыпалась в прах. Тем временем бесплотные пальцы второй из ужасающих тварей, воссозданной из пепла пополам с землей и оттого казавшейся еще ужаснее, едва не дотянулись до младшего из сыновей Диомеда. Перехватив кинжал как оружие, Мендельн коснулся острием груди неупокоенного.

Второй морлу также рухнул на землю, вновь обращенный в прах.

Однако третий, вооруженный обломком полуистлевшей доски, нанес Мендельну изрядной силы удар в плечо. Крякнув от боли, Мендельн отпрянул назад. Морлу, рассыпаясь на ходу, двинулся на него.

На самом деле они больше не были чудовищными, грозными воинами, некогда сопровождавшими верховного жреца: ведь Мендельн сам позаботился о том, чтоб этих тварей уже никто не смог поднять из могил и послать в бой. Нет, новоявленные противники представляли собой лишь их подобия, чучела, приводимые в движение злобой Малика. Однако даже в таком виде третьему морлу вполне хватило бы сил не только прикончить Ульдиссианова брата, но и помочь собственному создателю вырваться на свободу.

И, если это случится, Парта станет лишь первым из множества поселений, обреченных на страшную гибель…

Морлу снова взмахнул обломком доски, но прицел его оказался неверен, и Мендельн легко избежал удара, отскочив вбок. Ну, если это – все, на что враг способен…

Но тут Мендельн вспомнил, где находится Маликов дух, и когда морлу вновь ринулся в бой, отпрянул совсем не туда. При этом сын Диомеда порядком ушибся, рухнув спиной на кучу слежавшегося мусора, но, дабы помешать коварным планам жреца осуществиться, готов был вытерпеть и куда худшее.

В самом деле, от свободы дух Малика отделяли считаные дюймы. Сумей морлу оттеснить Мендельна чуть дальше в изначальном направлении, его сапог стер бы часть символов, не позволявших призраку сдвинуться с места.

Морлу склонился над жертвой, но уж теперь-то Мендельна с толку было не сбить. Повернув кинжал острием книзу, он выкрикнул слова изгнания, которые также перенял от дракона.

Последняя из марионеток Малика осела наземь грудой пыли. Обломок доски с глухим стуком упал рядом с Мендельном, у самого его виска.

Поднявшись, младший из сыновей Диомеда вновь повернулся к верховному жрецу.

– Довольно хитростей! – велел он. – Поднимешь еще одного – отправишься в такие края, где твоя жуткая смерть в радость покажется!

То было преувеличение: подобных вещей Мендельн еще не освоил… но если дело дойдет до самого худшего, по меньшей мере, отправить духа назад сумеет.

Принявший «обычный» вид, дух Малика вновь зарябил в воздухе, заколебался, и, наконец, кивнул головой. Тем временем Мендельн безмолвно проклял себя за то, что попался на его дьявольскую хитрость и едва не оплошал. Впрочем, столь неожиданный маневр, пожалуй, застал бы врасплох даже Ратму с Траг’Улом, предупреждавших о том, что жрец, обладающий могуществом Малика, вполне может найти лазейку в законах призыва. Сколь же великой силой был наделен верховный служитель Мефисто, если сумел сохранить ее и после смерти…

Однако повторения Мендельн допускать вовсе не собирался. Склонившись к земле перед парящим в воздухе призраком, Ульдиссианов брат поправил кое-что в начертанных символах. Затем он повторил еще кое-какие слова из тех, что узнал от Траг’Ула, и, по наитию, еще одни, слегка видоизмененные – так, рассудил он, чары станут надежнее.

Поднявшись, Мендельн вновь обратился к духу:

– Малик, ты слышал, что я сказал. Ныне твоя погубительница щеголяет в облике Примаса. Ты хочешь мстить – так отчего бы не ей?

Внезапный интерес со стороны жреца сын Диомеда почувствовал без труда и решил, что духу самое время позволить заговорить.

– Что скажешь? – спросил он Малика.

В голосе верховного жреца слышался столь жуткий хрип, что голос Ахилия в сравнении с ним казался намного живее.

– Брат… Ульдиссиана уль-Диомеда… что тебе… от меня… нужно?

– Все, что ты знаешь о храме невдалеке от столицы. Все его опасности, все сокровенные тайны. Сведения обо всем, что было создано там Люционом, а теперь оказалось в лапах Лилит…

Призрак рассмеялся. Смех его больше всего напоминал резкий кашель без единой нотки веселья.