– Нет. Как бы мне этого ни хотелось, сейчас мы с тобой слишком слабы. Ничего, Ульдиссиан, если он так долго за нами шел, то наверняка и сейчас далеко от нас не уйдет.

Да, с этим Ульдиссиан был согласен. Похоже, расстаться с друзьями Ахилий отнюдь не спешил.

– А нам с тобой следует отдохнуть, – продолжала Серентия и вдруг, опустив взгляд под ноги, понизила голос так, чтоб никто, кроме Ульдиссиана, ее не расслышал. – И еще мне очень нужно… очень нужно уснуть рядом с тобой. Просто уснуть… не более.

– Понимаю.

В самом деле, Ульдиссиан понимал: без кошмарных снов обо всем, что проделала с нею и от ее имени Лилит, дело не обойдется, вот Серентия и просит помочь ей пройти сквозь все эти кошмары.

Что ж, Ульдиссиан охотно ей в этом поможет, и безо всякой задней мысли, лишь потому, что Серентия – его давняя подруга, пережившая ужасное испытание. Вдобавок, встреча с Ахилием напомнила ему, кого Серентия любит на самом деле. А то, что он принял за возникшие между ними чувства, оказалось всего-навсего новым искусом, новой хитростью демонессы. Неудивительно, что Ульдиссиан так легко попался в ловушку!

Ну, ничего. Придет день… придет день, и Лилит за это заплатит…

* * *

Когда Ахилий, наконец, остановился, от лагеря его отделяла добрая миля, а то и две. Не нуждаясь в дыхании, лучник преодолел их с поразительной быстротой, несмотря на густой подлесок, преграждавший путь.

Стоило прервать бег, мысли, бурлившие в голове с того самого мига, как он пустился бежать, удвоили натиск.

Она его видела.

Серентия его видела.

Остаться в стороне он не мог никак. Такой возможности демонесса его лишила бесповоротно. Ахилий чуял, что у нее на уме, а Ульдиссиан пал жертвой измены одного из тех, кому доверял. Да, Рому лучник сочувствовал, но не особенно. Не в пример Ульдиссиану, как правило, видевшему во всех вокруг только хорошее, Ахилий был склонен держать ухо востро, не забывая и о дурном. Правда, наблюдая через отдушину за происходящим в храме, он видел, что партанец как будто пытался напоследок искупить вину… но, может статься, то была лишь попытка отомстить за собственную смерть.

Как оно было на самом деле, Ахилий не знал и, откровенно сказать, не желал разбираться. Самое главное – Серентия свободна от власти Лилит… а еще он попался ей на глаза, и даже не представлял себе, что теперь с этим делать.

Издав замогильный стон, Ахилий прислонился к стволу ближайшего дерева. Крохотная ящерка, волею случая оказавшаяся у самого его виска, поспешила убраться прочь, однако охотник поймал ее, даже не глядя, и поднес извивающуюся зверушку поближе к глазам. Не сомневаясь, что вот-вот будет съедена, ящерка с бешено бьющимся сердцем рванулась на волю, но тщетно.

Смакуя биение жизни в крохотном тельце, Ахилий вдруг понял, сколь люто завидует даже ей. На миг ему захотелось раздавить ящерку, растереть в кашицу… но вместо этого он посадил ее обратно на дерево: пускай себе бежит на свободу, с которой, небось, уже распрощалась.

Она его видела…

Избавиться от этой мысли не удавалось никак. Сущее наваждение!

Подумав об этом, лучник резко, скрежещуще хмыкнул. Ему ли, ходячему мертвецу, жаловаться на наваждения?

– Пустяки… все это, – негромко прохрипел он. – Пустяки…

Однако положение складывалось вовсе не пустяковое. Прежде он хоть немного утешался возможностью, по крайней мере, держаться невдалеке от Серентии, а при случае втайне помогать и Ульдиссиану, и ей… и вот теперь, похоже, возможности этой лишился.

Но если не оберегать от бед тех, кто ему ближе и дороже всего, что тогда проку в его воскресении? Похоже, выход один – звать и звать Ратму либо дракона, пока кто-то из них не объявится и не покончит с ним навсегда…

Идея казалась стоящей… однако Ахилий не издал ни звука. Даже столь смехотворное подобие жизни – уже кое-что, хотя бы только из-за того, что Серентия-то жива.

«Да решайся же, наконец! – прикрикнул охотник на себя самого. – Либо не суйся к ним вовсе, либо покажись ей и надейся, что в визг от ужаса не ударится…»

Подумав об этом, Ахилий крякнул. Скорей уж, Серентия, увидев перед собой этакое пугало, воспользуется новообретенными силами и сделает как раз то самое, о чем он минуту назад собирался просить поднявших его из могилы.

Ну что ж, стало быть, решено. Сейчас он отправится к ней, к ним всем, и откроет им правду. И если она – и только она – велит ему возвращаться в могилу, Ахилий с радостью повинуется.

Охотник развернулся… и вдруг перед ним вспыхнул ослепительно-яркий лазоревый свет.

Ахилий попятился назад, выхватывая из колчана стрелу. В тронутом тлением мозгу замелькали прежде сокрытые от лучника воспоминания – воспоминания о событиях, предшествовавших его гибели невдалеке от Хашира.

Теперь-то он вспомнил: там тоже вспыхивал свет. Тоже… не тот же самый, это Ахилию сделалось ясно сразу, но ничего хорошего он, откуда б ни взялся здесь, совсем рядом, наверняка не сулил.

Отправив стрелу в полет, Ахилий, едва она сошла с тетивы, потянулся за второй.

Стрела угодила в самую середину жутковатого синего зарева, прошила его насквозь… и с громким глухим стуком вонзилась в ствол дерева позади.

Ничуть этим не обескураженный, лучник наложил на тетиву новую, но на сей раз с выстрелом торопиться не стал.

Спустя недолгое время его терпение было вознаграждено. В сияющем синью мареве возник силуэт, смутно похожий на человеческий. Исполнившись мрачного удовлетворения, Ахилий натянул тетиву. На миг перед взором его мелькнуло нечто наподобие лат – блестящей серебром и лазурью кирасы, и лучник соответственным образом сместил прицел.

– МНЕ НУЖЕН ТЫ…

Этот голос отдался эхом во всем его разлагавшемся теле, примерно так же, но в то же время совсем не так, как голос Траг’Ула. Пальцы, сжимавшие лук, вмиг ослабли. Мало этого: похоже, ни руки ни ноги его приказов больше не слушались.

Обмякнув, словно тряпичная кукла, лучник рухнул на землю.

Упал он ничком и, лишенный возможности видеть, что происходит, прислушался в ожидании звука шагов, но ничего не расслышал. Тем не менее, зазвучав вновь, голос донесся откуда-то сверху, как будто говорящий остановился прямо над ним.

– МНЕ НУЖЕН ТЫ, – повторил он…

…и Ахилий, явственно вспомнив, чем кончилось все в тот, прошлый раз, лишился чувств.