— Запросто. А если серьезно, то я не знаю. Спроси у кого поопытней, а я холостяк, полюбовниц у меня не бывало, и чужих невест я не крал. Вроде как все тебе рассказал. Хотя погоди, еще в зеркало надо посмотреться, чтобы не удивляться потом.

— Опять чудо-зеркальце?

— На этот раз простое.

И в самом деле, нашлось зеркало. Когда Микшана в подвал на цепи тащили, никакого зеркала он не заметил, не до того было, а теперь оно обнаружилось. Микшан глянул в стекло и попятился. Не было там Микшана, двоечника и второгодника, а смотрел парень лет семнадцати, ладнехонький, как говорили на деревне, высокий, так что прежний Микшан у него под мышкой мог пройти. На верхней губе незнакомца пробивались вполне заметные усики, а в носу красовалась серьга, причем продетая не через ноздрю, а сквозь хрящ в перегородке носа.

В зеркало Микшан смотрелся редко и представлял себя плохо, потому изменения воспринял относительно спокойно. Вот только кольцо… не ржавое уродство, конечно, а штучка ювелирная, но все же Микшану она не приглянулась.

— Это еще зачем?

— Это, — любезно сообщил Евстихей, — пирсинг септума. Кстати, не пытайся снимать. Хорошо, если просто без носа останешься, а то может быть хуже.

— Так ведь мальчишки задразнят…

— С мальчишками тебе больше дела не иметь. И к родителям тоже не вздумай соваться. Не признают. И вообще твоя мамаша сыночка в омуте ищет. Ранец твой там, на берегу, лежит и сандалетка в воде плавает.

— Куда же мне теперь податься?

— Это твое собачье дело. Во-первых, можешь отправиться куда глаза глядят, во-вторых, пойти туда, не знаю куда, а в-третьих, если тебя устраивает роль светлого рыцаря, топай за советом к бабе-Яге.

— Откуда я ее возьму?

— Нешто в вашей деревне своей бабы-Яги нет? Их сейчас развелось что собак нерезаных. Но я к этим дамочкам ходов не знаю и знать не хочу.

— Да ладно тебе. Ты все-таки скажи, куда мне идти. Только без этих твоих сказочек.

— Нет, миленький. Сказочка только начинается.

— Но я же не знаю, куда идти!

— Вот и иди туда, не знаю куда.

Глава 2

Хорошо тому, у кого есть по жизни прочный тыл, родной дом. Там могут, если заслужишь, и по жопе ремнем отходить, но потом непременно накормят, напоят и спать уложат. Могут даже баньку истопить, если есть она при доме. Обслуживание что у бабы-Яги. Но ни в коем разе не подскажут, куда направиться и что предпринять, чтобы сжить со свету белого рыцаря Патра. И неважно, какого он цвета, но раз он собрался меня убивать, значит, он зло. А мать считает, что все убивства понарошку, как между мальчишками, никакого совета не даст, и помощи от нее ждать не следует. Значит, надо управляться самому и прикончить Патра раньше, чем он меня. Только в этом случае окажется, что Микшан стоит за добро.

Единственное, что совершенно точно понятно: Патр живет в городе, и, значит, надо искать его там. Но как можно без денег, без документов и жизненного опыта попасть в город, понять, что это тот самый город, что ему нужен, и сыскать рыцаря. Впору сесть и зареветь в голос, не в полицию же обращаться с таким вопросом.

Микшан шел знакомой улицей мимо знакомых домов. Тетки, знакомые все до одной, стояли возле калиток, обсуждали последнюю новость: Микшашка Евпатин потонул в омуте, один ранец на берегу остался. Спасатели из города приехали, будут реку прочесывать, утопленника искать.

От таких разговоров щекотно внизу живота. Эк я их всех обманул! А с другой стороны, шуточка задалась незавидная. Это уже не других обманул, а сам обманулся.

Попробовать, что ли, упасть на хвост спасателям, чтобы подкинули до города, когда назад поедут? Да ну их, они ведь тоже из полиции, можно так нагореть, что потом не расхлебаешь. Лучше спросить у тетки Клавы, у нее завсегда тьма народу толчется, которым самогонки надо.

Дом тети Клавы стоял на отшибе, что очень удобно, учитывая ее бизнес. В администрации тетю Клаву звали кормчевницей, что ей очень не нравилось. «Что я там корчую? — ворчала она. — Нонеча на лесоповал таких, как я, не отправляют».

Свои звали Клавку самогонщицей, что злило ее пуще того. Саму себя тетя Клава величала шинкаркой, хотя последнее прозвище никак не желало прилипать.

Клава своего промысла не стеснялась.

— Я для людей чистый продукт гоню, не чета Лариске Кабатчице из Обухово, которая в автомагазине омывайку берет и перепродает мужикам, будто это казенная водка. Ее стараниями в Обухово половина народа перемерла. Я гоню из яблок, а когда по заглохшим садам урожай сливы, то и слива в дело идет. А покупные у меня только дрожжи.

Во всяком случае, Клавкиным продуктом народ травился реже, чем Ларискиным, а среди мужиков бытовали импортные термины: кальвадос и ракия.

— Здрасьте, тетя Клава, — произнес Микшан при виде шинкарки.

— Здравствуй и ты.

Клава ничуть не была удивлена. При ее профессии с ней порой здоровались совершенно незнакомые люди.

— Что я хотел, — решился Микшан. — В город мне надо.

— Автобус ходит дважды в неделю. Сегодняшний еще не проходил.

— Так денег ни копья.

— Тут я не помощница. В долг брать охотников много. На трассу иди голосовать, может, кто подкинет.

— Кто же меня подкинет? И не притормозит ни один.

— Отчего же, могут и взять. Совхозная развозка, а всего лучше — большегруз: лесовоз или контейнеровоз. Эти, если согласишься шофера разговорами развлекать, чтобы он не уснул за рулем, могут и до Москвы довезти, и до польской границы.

— А что, и в самом деле. Попробую. — Микшан малость подумал и добавил: — Спасибо.

— Спасибо не булькает. Булькает мой товар.

— Нет у меня ни копеечки, — напомнил Микшан.

— Это я так, к слову, чтобы привычки не потерять. Ты вот скажи любопытной старухе, каким ветром тебя занесло в нашу глухотень?

— Мы с ребятами приехали на бережку потусить. Шашлычок, то да се, а ребята вскинулись и меня тут бросили. Сговорившись, наверное, пошутить захотелось. Дайте срок, я над ними тоже подшучу.

— Красиво… Врать ты любишь, но покуда не умеешь. Какой тебе шашлычок-пикничок? Не было ничего, никто на берегу не останавливался. А вот мальчишка озорной этой ночью в реке утоп. Ищут его. Так и твоих приятелей давно бы нашли. Живо сказывай, как оно было!

— Все как есть рассказал, — уперся Микшан, отлично знающий, что, когда тебя допрашивают, последнее дело менять одно вранье