всяком случае, так он сам себя называет. В паспортном столе по месту жительства у него, конечно, другие имя и фамилия и даже отчество, но нам их знать не обязательно и даже опасно. В бюрократии на нашего брата самые липкие ловушки расставлены. Только попробуй какую справку взять, мигом увязнешь. Касается это и черного народца, и белых магов. На самом деле мы видели белого мага Патрикея, рыцаря он из себя только корчит.

— Тогда я знаю, кто ты! — возгласил Микшан, на мгновение забыв о своем бедственном положении. — Ты Кощей Бессмертный!

— Попал пальцем в небо, да и то на полметра мимо! — Евстихей усмехнулся. — Я, мой милый, имен не меняю. Меня Евстихеем зовут и всегда так звали, когда было кому звать. А что касается бессмертия, то позволь спросить: ты философию изучал? Николая Кузанского читать доводилось или хотя бы Пьера де Шардена?

— Чево?

— С тобой все ясно. Ведь это о тебе сказано: Аще кто ти речет: веси ли всю философию? — и ты ему рцы: Еллинских борзостей не текох, риторских астроном не читах, с мудрыми философы не бывах…

Микшан слушал, не пытаясь вникнуть, понять и запомнить. Звучит себе и пусть звучит, вроде как училка в школе. Кузнечики в траве тоже звукотят, но их слушать не обязательно. Старался только шнобель поберечь от ненужных испытаний. Вообще-то нос у Микшана был невелик, нормальный такой ноздредыр, но, познакомившись со ржавой цепью, он распух и вполне соответствовал названию: шнобель.

— …так вот, — продолжал Евстихей, — поясняю для дураков. — Все, что имело начало, непременно будет иметь конец. Заруби это себе на носу.

— Куда еще?.. — пробубнил Микшан. — И без того больно.

— А что делать, если иначе ты не понимаешь? Кто еще тебя научит, если не я?

— Век живи, век учись, дураком помрешь, — угрюмо сказал Микшан.

— Похоже, к тому идет, — согласился Евстихей. — Но я тебе так скажу: всяких бессмертных, кощеев разных и прочей шелупени на моей памяти было что мух над навозной кучей. Всякий о своем величии жужжал. И где они теперь? Самая память о них простыла, одно имя собирательное осталось. А я, как видишь, живу. Хотя и не бессмертный. Просто понимаю, что все мое долгожительство временно, и стараюсь, чтобы продлилось оно подольше, потому как еще не надоело жить.

Микшан понимал, что нельзя противоречить колдуну, но тянули-то его за нос, а не за язык. Потому не утерпел, чтобы не сдерзить:

— Подумаешь, какой ты ни будь крутой, а Белый Рыцарь тебя прикончит.

— Ну-ка, ну-ка… Это уже интересно. С чего ты взял, что Патрикей меня уничтожит?

— С того, что он светлый рыцарь, а добро всегда побеждает зло.

— Предположим, что колдун Патрикей действительно светлый рыцарь. Во-вторых, предположим, хотя в это трудно поверить, что добро всегда побеждает зло. Но с какого перепуга ты решил, что, если рыцарь светлый, он непременно является представителем добра?

— Как же иначе? Раз светлый, значит, добро.

— Выходит, что бледная спирохета тоже добрая. А смерть, что тебя с минуты на минуту ждет, еще добрее. Вот веселуха с тобой, обхохочешься! — Евстихей говорил совершенно серьезно. — Ты хоть русские сказки читал?

— Нет, — с некоторой гордостью ответил Микшан.

— А что ты вообще читал?

— Ничего. Меня в пятом классе на второй год оставили, гады…

— Видали? Еще и лыбится. Я бы тебя не только на второй год оставил, но и розгами вспрыснул, солеными, да на воздусях!

— Вы и так на цепь посадили и мучаете ни за что!

— Цепь сама по себе, а шелепы воспитательные — отдельно. Я, милок, принцип поглощения меньшего наказания большим не исповедую. За школьное безделье получи розги. Да не дергайся ты, это я так, к слову. Задницу тебе пороть — не мое дело. За попытку влезть в чужой сад цепь полагается. Вот ты и сидишь и никуда не денешься, пока я цепь не сниму. А самое большое наказание за то, что хотел волшебное яблочко скрасть. И не одно, целый мешок приготовил. За это — смерть неминучая. Отсидишь свое на цепи, а там и приступим.

— Ты чо вытворяешь, злодей?! — закричал Микшан, не замечая, что сам начал выражаться на сказочный манер. — Убьет тебя добрый рыцарь, а меня ослобонит!

— Если и убьет, то не сейчас. Время терпит, побеседуем о доброте. Сказок ты не читал, но ведь кое-что слышал краем уха. Вот, скажем, Иван-Царевич, ни дать ни взять — белый рыцарь. А если копнуть поглубже?

Евстихей сунул руку за спину и вытащил оттуда картину Васнецова «Иван-Царевич на Сером Волке».

— Ну, как? Это твой Светлый Рыцарь?

— Он. Только одет по-другому.

— Переодеться и я могу. Дело нехитрое. Ты на царевича смотри. Прежде всего это не человек, а кадавр.

— Кто?

— Кадавр. Оживший мертвец.

— Зомбак, что ли?

— Тьфу на тебя! Зомби — понятие психологическое, он может быть восставшим из могилы мертвецом, а может и не быть. Ты бы меньше ужастиков смотрел. Главное, что зомби лишен своей воли и делает, что ему прикажет хозяин. А кадавр — ожил и действует сам по себе.

— И где тут кадавр? Парень как парень.

— Его же братья убили! А Серый Волк спрыснул раны мертвой водой, они закрылись, стал обычный человеческий труп. Следом в ход живая вода пошла. Побрызгали ею, труп ожил. Вот тебе и кадавр.

— Да ну…

— Не ну, а так и есть. Он, может, и не помнит ничего, а мертвечиной от него несет. Но это еще не все. На ком твой добрый рыцарь скачет?

— Я почем знаю?

— А думать кто будет?

— А-а-ай! Нос не дергай!

— А ты на картину гляди и думай, когда тебя спрашивают.

— На волке скачет, сам будто не видишь.

— В том-то и дело, что вижу. Не на волке он едет, а на волкулаке. Это волк-оборотень. Разговаривает по-человечески и может перекидываться хоть в богатырского коня, хоть в Елену Прекрасную. Паладины света так не поступают.

— Ну, чего ты ко мне пристал?

— Я пристал? Это ты пристал. А я тебя уму-разуму учу, хоть тебе уже и не пригодится. Вспоминай, с кем еще наш добряк дружбу водит? Не помнишь?.. Так я подскажу — с Бабой-ягой.

Она, между прочим, ведьма и людоедка. Но Ивана с ходу за своего признала: напоила, накормила, в баньке попарила. Но главное, верную дорогу указала. Прелестный коллектив подбирается. Ты, между прочим, не подумал, куда наш рыцарь намылился? Нет, конечно, пока тебя за нос не потянешь, ты думать не начнешь. В этой сказке целью квеста является грабеж. Жар-птицу Иван с волком украли