разрушительных последствий голода 1890-х годов. Многие другие поволжские немцы в то время и вовсе эмигрировали в Соединенные Штаты – «в больших количествах», как писал из Саратова один британский путешественник[793].

Возникает вопрос: что значил «успех» реформ для крестьянского земледелия? Один историк утверждает, что Столыпин не собирался разрушать крестьянскую общину или преобразовать сельское общество, но скорее хотел со временем изменить крестьянскую экономическую деятельность[794]. Другие историки рассматривают реформы как средство полного изменения крестьянского общества и считают, что в этом качестве они провалились. Правда в том, что задача реформирования российской деревни была «такого масштаба»[795], как выразился один историк, что ее нельзя было решить без более фундаментальных политических и социальных реформ, тем более так быстро. Если бы Российская империя имела время консолидироваться после этих реформ до начала Первой мировой войны, стала бы экономическая и политическая ситуация в деревнях более стабильной? Мы никогда этого не узнаем.

Очень важна была проблема восприятия. Все крестьяне – ярославские, саратовские и казанские, русские и нерусские – считали, что у них недостаточно земли. И винили они в этом как помещиков, так и государство. По мнению крестьян, вся земля должна была принадлежать им, потому что они ее и обрабатывали; в их глазах освобождение 1861 года только лишило их части земли, которую они считали «своей», и заставило их платить за остальную. Русскому правительству явно не удалось удовлетворить интересы большинства крестьян в канун войны и революции. Впрочем, этого, вероятно, и нельзя было достигнуть: только революционное правительство могло задуматься о полной экспроприации всей собственности землевладельцев.

Пламя революции 1905 года разожгла искра Кровавого воскресенья: 9 января войска расстреляли сотни людей, мирно пытавшихся вручить царю в Зимнем дворце петицию об учреждении конституционного собрания[796]. Кровавая расправа породила волны забастовок на заводах и фабриках и митинги в городах по всей Российской империи.

В поволжских городах было неспокойно, потому что в конце XIX – начале XX века здесь наблюдался значительный подъем промышленности и рост населения, что сопровождалось соответствующими социальными проблемами (пусть и не в том масштабе, что в Санкт-Петербурге). В каком-то смысле поволжские города стали жертвами собственного успеха: промышленность и экспорт Российской империи росли быстрее, чем в любой другой европейской стране. Разумеется, это было связано и с эффектом низкой экономической базы, но рост примерно на 8 % в 1890-е годы все равно не может не впечатлять. Новые возможности для торговли зерном, возникшие благодаря железным дорогам, тоже привели к росту числа рабочих в городах Поволжья. Например, в Саратове промышленность стала развиваться после того, как город стал центром торговли зерном после строительства железнодорожной ветки на Москву. Были учреждены крупные кожевенные, кирпичные, металлические заводы, фабрики по производству жировых смесей и поташа. Если Саратов рос в промышленном отношении, то Царицын (в то время скромный уездный город Саратовской губернии) испытывал настоящий бум и получил прозвище «Русский Чикаго»[797]. Выгодное расположение на железной дороге и реке привело к быстрому увеличению количества заводов и рабочих. Население увеличилось с 6700 человек в 1861 году до 67 650 человек в 1900-м и 134 683 человек в 1915 году. На заводах города трудилось множество рабочих: на Урало-Волжское металлургическое общество (с франко-бельгийским руководством), например, работало более 3000 человек[798].

В 1905 году стачки и демонстрации прошли почти во всех крупных городах Российской империи. Не исключением были и города Поволжья, даже те, где не было особых беспорядков в период с 1895 по 1904 год, как, например, Саратов и Самара[799]. Портовые рабочие вышли на забастовку в Рыбинске, бастовали 10 тысяч работников текстильных фабрик в Костроме. Часто фабричные рабочие были сезонными работниками, но и сезонные, и постоянные работники страдали от плохих жилищных условий (холостые мужчины часто жили в бараках), низкой оплаты и тяжелых условий работы, так что их привлекали программы социалистических и революционных партий, обещавших решить их насущные проблемы. В 1905 году заводские рабочие вышли на передний край протестов. На них влияла социалистическая пропаганда, но их требования чаще заключались в увеличении оплаты труда и улучшении жилищных условий, чем в изменении политического и общественного строя. Иван Гаврилов, рабочий франко-бельгийского металлургического завода в Царицыне, в 1940 году в своих воспоминаниях писал, что работать приходилось по 12 часов в день, а оплата и условия были скромными. Они потребовали восьмичасового рабочего дня и перерыва на обед. Солдаты отказались стрелять в протестующих, но стачка выдохлась после ареста стачечного комитета[800]. В Астрахани рабочие требовали рабочего дня продолжительностью в 9 с половиной часов[801]. Рабочие на крупных железнодорожных узлах Поволжья бастовали, пытаясь добиться восьмичасового рабочего дня, увеличения перерыва на обед и снижения штрафов[802].

Во многих случаях форма протеста и уровень конфронтации зависели от индивидуальных обстоятельств: масштаба и профиля заводов и фабрик, наличия военного гарнизона, деятельности местных социалистических партий и настроения местных губернаторов. Например, в Твери радикально были настроены в основном рабочие текстильных фабрик, которых в начале XX века насчитывалось около 22 тысяч. Они получали низкую оплату (значительно меньше, чем их коллеги в Санкт-Петербурге) и часто работали на крупных фабриках (из которых самой большой была фабрика Морозовых), куда легче было попасть агитаторам социалистических партий и где вождям рабочего движения легче было вербовать сторонников. Тверские текстильщики участвовали в крупных забастовках в 1902 и 1903 годах. Неудивительно потому, что на следующий день после Кровавого воскресенья на собрании, где присутствовало около 600 человек, призвали к немедленной забастовке. Однако эта попытка провалилась не только из-за действий фабрикантов (пригрозивших закрыть предприятия), но и из-за совместного ответа квалифицированных рабочих и подмастерьев, которые вступили в конфликт с неквалифицированными работниками и передали вождей забастовки полиции. В течение лета продолжались периодические выступления, но настоящая вспышка началась после того, как толпа ультраправых молодчиков во главе с полицией напала в октябре на здание губернского земства – якобы из-за поддержки земцами рабочих. Толпа неистовствовала, подожгла здание и агрессивно атаковала местных жителей. Когда бесчинства улеглись, оказалось, что 64 человека убиты или тяжело ранены. Вслед за инцидентом началась демонстрация рабочих, которую жестоко подавили казаки с шашками. В декабре 1905 года рабочие построили баррикады на Морозовской мануфактуре и других фабриках, но стачки пришлось прекратить после того, как власти пригрозили отправить вооруженных солдат. По итогам этих событий многие рабочие были арестованы, а забастовок и других проявлений политической активности среди тверских рабочих стало меньше, но память о жестоком подавлении выступлений сохранилась. После падения царизма в марте 1917 года тверские рабочие устроили масштабные двухдневные погромы, что служит явным доказательством того, что настроения, вызвавшие к жизни революцию 1905 года, были не связаны ни с государством, ни с конкретными фабрикантами[803].

События в Твери показали, что поволжские города порой