пользу государства. В 1906 году премьер-министр Петр Столыпин предложил новый набор важных реформ, касающихся крестьянства. Столыпин хорошо знал Поволжье: у его семьи были поместья в Казанской и Нижегородской губерниях, а в 1903–1906 годах он был саратовским губернатором и подавлял крестьянские выступления. Закон 1906 года позволял крестьянам (и даже поощрял их) уходить из крестьянской общины и основывать отдельные хуторские хозяйства, если на сельском сходе это решение наберет две трети голосов. Отдельным крестьянам также дозволялось выходить из общины на свои «отруба» вместо нескольких полос на разных полях. Целью реформы было создание нового класса зажиточных крестьян, независимых фермеров, которые не только повысили бы производительность крестьянского труда, но и придали бы стабильности государству, став опорой царского режима. Чтобы крестьяне могли больше вкладывать в землю, были учреждены новые крестьянские банки.

Реакция на столыпинские реформы в Поволжье оказалась различной в зависимости от качества земли: она отличалась не только в разных губерниях, но и от уезда к уезду и даже от деревни к деревне. В целом крестьяне, жившие на плодородных землях, в том числе в Саратовской и Самарской губернии, с радостью приняли столыпинскую реформу, так что в некоторых деревнях общинную землю полностью распределили между крестьянами. Жители менее плодородных земель реже «выделялись» и чаще основывали свои решения на существующих факторах внутри своей деревни – например, на площади пастбищных земель и доступе к воде – рекам, ручьям и прудам. В Ярославской губернии на Верхней Волге к 1914 году из своих общин коллективно или поодиночке вышли около 15 тысяч крестьян, но этот показатель колебался от уезда к уезду (от 7 до 13 процентов в зависимости от уезда); в целом чаще всего общину покидали беднейшие крестьяне, желавшие получить работу или землю где-то в другом месте (в городах или в Сибири)[783]. В Казанской губернии из общины вышло всего 8,5 процента домохозяйств, хотя, как и в Ярославской губернии, этот показатель значительно колебался в зависимости от уезда[784].

Частично нежелание крестьян выходить из общины можно объяснить рисками единоличного хозяйствования. В Саратовской губернии один крестьянин объяснил: «Сейчас у меня участки в шести местах. Если будет градобитие или туман, то часть зерна пропадет, но ведь можно будет собрать его на другой полосе»[785]. Крестьяне небезосновательно опасались влияния стихийных бедствий (бурь и пожаров), если решат отрезать себя от села. По большей части правом выделиться без желания общины могли воспользоваться с выгодой только богатые крестьяне (такие выделенные хозяйства называли хуторами, а выделившихся крестьян – единоличниками); к тому же только они имели достаточно уверенности в себе, чтобы обращаться в новые крестьянские ссудные банки. Один крестьянин, некий М. В. Савинов из Казанской губернии, заявил: «Хуторское хозяйство, конечно, хорошо только тем, у кого надел земли достаточен»[786].

Зависть к «единоличникам» впоследствии будет использована советской властью после 1917 года, когда у крестьян экспроприировалось зерно, а затем и во время коллективизации.

Опыт Поволжья ставит вопрос о том, в какой мере освобождение крестьян и столыпинские реформы достигли успеха. Во всей Российской империи около 10 процентов крестьян к концу 1915 года потребовали выделиться, но это не означает, что они действительно соединили свои участки и отделились от остальной деревни. Статистику реакций крестьян на реформы трудно оценить точно, не в последнюю очередь из-за того, что как сторонники Столыпина, так и его противники (в том числе марксисты, а затем и советские историки) использовали имеющиеся цифры для доказательства того, что крестьяне были (или не были) готовы к революции или что в результате реформ возник (или не возник) новый класс зажиточных крестьян. В исследовании, посвященном Тверской губернии, где земля по большей части была неплодородной, выяснилось, что в конце XIX века здесь стали сажать больше видов злаков, а после 1906 года в ответ на требования рынка произошли и другие, впрочем, довольно скромные изменения, однако основные методы ведения сельского хозяйства остались прежними, несмотря на освобождение крестьян и столыпинские реформы[787]. Исследование, предпринятое правительством в 1908 году, выявило, что даже в Саратовской губернии, где по меньшей мере в некоторых уездах земля была плодородной и где крестьяне в целом более благосклонно восприняли реформу, новые отдельные хутора и общины не изменили принципиальным образом методов ведения сельского хозяйства: «В большинстве случаев мы не находим в единоличных хозяйствах изменений по сравнению с общинными»[788]. Однако в то время со времени столыпинских реформ прошло всего два года, а на изменения, разумеется, требовалось время.

Освобождение крепостных оказало меньшее влияние на нерусских крестьян Поволжья, поскольку большинство из них были не крепостными, а государственными крестьянами. Подсчитано, например, что лишь 8,6 % чувашских крестьян были крепостными. Однако эти крепостные по сути не отличались от русских крестьян. Бывшие чувашские крепостные получили после отмены крепостного права меньше земли, чем ожидали и чем (по их мнению) заслужили и считали необходимым. Для чувашских крестьян прослеживаются те же схемы, что и для русских: постепенная потеря земель помещиками, увеличение покупки и аренды земли крестьянами. Во всей Симбирской губернии, где жило большинство чувашских крестьян, количество земли, которой владело дворянство, сократилось с 12 % в 1877 году до 8,9 % в 1905 году, в то время как количество крестьянской земли увеличилось за то же время с 45 до почти 48 процентов. Процесс перехода земли из рук дворянства ускорился после столыпинских реформ 1906 года[789]. После 1861 года наблюдались волнения и в среде нерусского крестьянства. Особенно суровое наказание ждало марийских крестьян, взбунтовавшихся из-за налогового бремени в южной части Вятской губернии в 1889 году. Их выступления были подавлены прибывшим из Казани батальоном, и многим крестьянам дали по 60–80 ударов розгами[790].

Реакция нерусских крестьян на столыпинские реформы была сдержанной. Многие из них жили на земле дурного качества и в меньшей степени могли воспользоваться новыми возможностями для сбыта зерна и других сельскохозяйственных товаров, которые открывала сеть железных дорог. Очень мало кто из татар, марийцев, чувашей и мордвы стал «единоличником» после столыпинских реформ. И действительно, примитивные условия во многих марийских и чувашских деревнях подразумевали, что в этих крестьянских общинах почти не проводилось перераспределение земли. После 1906 года наблюдалось некоторое увеличение кредитной и кооперативной деятельности, но нерусские деревни оно затронуло мало.

Не произошло значительных изменений и в сельскохозяйственной деятельности поволжских немцев того времени. Хотя современники считали, что немецкие колонисты были богаче русских крестьян, на самом деле это было не так из-за сочетания упорного следования традиционным методам хозяйствования и высокой рождаемости[791]. Возможно, из-за этого, однако, поволжские немцы смогли воспользоваться большей свободой передвижения, которую обеспечили реформы 1906 года, и частично двинулись в Сибирь в поисках лучшей земли и лучшей жизни[792]. Во многом это было связано еще и с тем, что многие колонии так и не оправились от