чем в среднем в европейской части России), что свидетельствовало о хорошем качестве по меньшей мере части земли в губернии. Небольшие наделы в сочетании с ростом населения затрудняли само существование крестьян, не говоря уже о возможностях воспользоваться расширением объемов зерновой торговли в этой губернии в конце XIX века, вызванным строительством железных дорог.

Во всей Российской империи освобождение крестьян привело, что, вероятно, и неудивительно, к волнениям, которые продлились несколько лет. Изначально народ смущали совершенно дикие слухи об условиях указа, но когда крестьяне узнали о его истинных положениях, то были раздосадованы потерей земель, в том числе лесов и общинных пастбищ, а также продолжающимися пошлинами и повинностями перед государством и землевладельцами. В черноземных губерниях, таких как западная часть Саратовской, возмущение было массовым и приводило к мятежам. В некоторых деревнях конфликты затянулись на несколько лет: например, в селе Романовка, которое принадлежало несметно богатому семейству Воронцовых, но руководилось управляющим, массовое неповиновение выливалось в мятежи в 1861, 1862 и 1863 годах. В село направлялись солдаты, зачинщиков ожидало суровое наказание, в том числе порка и проведение сквозь строй, но это не останавливало крестьян от новых мятежей[772].

За период до 1905 года в Саратовской губернии крестьяне и представители других сословий (купцы и ремесленники) приобрели больше помещичьих земель – либо покупая их, либо арендуя. С 1877 по 1905 год землевладельцы-дворяне в Саратовской губернии продали 238 900 десятин земли (более 2600 кв. км) больше чем в 500 имениях, и процент земель, которыми владели крестьяне, за это время несколько увеличился – с 48 до 49 %[773]. Однако крестьяне помещичью землю чаще арендовали, чем приобретали, особенно в крупнейших имениях. К концу XIX века крестьяне в трех уездах Саратовской губернии арендовали около трети своих земель (этот показатель был выше, чем в среднем в европейской части России)[774]. Поджоги помещичьих усадеб (известные как «красный петух») пугали дворян и заставляли некоторых из них продавать свои владения как до, так и после революции 1905 года. Многие знатные землевладельцы переходили на другие занятия, переезжая из сельской местности в город, хотя некоторые из них пытались применить и новшества в области сельского хозяйства. Например, графиня Елена Шувалова, которой принадлежали усадьбы в Саратовской и Самарской губерниях, наняла в 1884 году управляющего-новатора Морица Роланда. Он экспериментировал в одном из ее саратовских поместий с методами орошения, за что в 1889 году получил золотую медаль на Саратовской сельскохозяйственной выставке. Урожай на орошаемых землях Роланда вдвое превысил обычный[775].

Среднее и Нижнее Поволжье часто страдали от суровых климатических условий – сильных морозов зимой и засух весной и летом. Особенно тяжела была зима 1891 года: температура опускалась до –31°C, а весной началось наводнение, погубившее посевы. Весна 1892 года выдалась ветреной, верхний слой почвы сдуло, потом началось жаркое, сухое лето. В результате в центральном черноземном регионе начался голод, от которого страдали и западные губернии, и районы к северу и востоку от Уральских гор. Но наибольший удар пришелся на Поволжье. Писатель Алексей Толстой так вспоминал о голоде в своем имении под Сызранью на средней Волге: «Земля тогда лежала растрескавшаяся, зелень преждевременно увядала и облетала. Поля стояли желтыми, сожженными. На горизонте лежал тусклый вал мглы, сжигавшей все. В деревнях крыши изб были оголены, солому с них скормили скотине, уцелевший истощенный скот подвязывался подпругами к перекладинам (к поветам)»[776].

Центральное правительство не сумело достаточно быстро прекратить вывоз зерна, на местном уровне помощь тоже была неэффективной и сумбурной. Особенно тяжелой была ситуация к югу от Нижнего Новгорода, где железнодорожная сеть была недостаточно развита для подвоза продовольствия в пострадавшие районы, а по Волге доставить продукты тоже вскоре стало невозможно, так как она замерзла. Несмотря на эти проблемы, около 13 миллионов крестьян в 1891–1892 годах все же получили государственную помощь – серьезное достижение, учитывая логистические сложности[777]. Это являет собой удивительный контраст с голодом 1920–1921 годов, когда советское правительство надеялось только на зарубежную помощь, и голодом 1930–1931 годов, само наличие которого в Советском Союзе отрицали. Кроме того, ситуацию 1891–1892 годов можно сравнить в лучшую сторону и с борьбой с голодом в других европейских странах, в особенности с действиями британского правительства во время голода в Ирландии в середине XIX в. Голод 1891–1892 годов стал особенно опустошительным для Самарской и Саратовской губернии; утверждают, что половина жителей Саратовской губернии в результате обнищала[778]. Подсчитано, что погибло две трети лошадей и почти 90 процентов крупного рогатого скота: либо их забили на мясо, либо они пали из-за бескормицы. В конце века вновь случился неурожай, а крестьяне еще не успели восстановиться. За голодом последовали холера и тиф, и их летальность только усугублялась из-за плохого питания. Всего от голода 1891–1892 годов, как считается, погибло около 300 тысяч человек – и это без учета последующей смертности от холеры[779].

Скудные наделы земли хорошего качества и высокая стоимость выплат за нее в сочетании со значительным увеличением крестьянского населения во второй половине XIX века (несмотря на голод) привели к усилению недовольства в среде бывших крепостных. Их ярость в 1905 году испытала вся Российская империя: он проявился в неоднократных вспышках насилия в сельской местности. Крестьяне мстили бывшим помещикам, рубя их лес и уничтожая изгороди, а в некоторых случаях и захватывали землю. Доступ к лесу имел для крестьян очень большое значение: важна была не только древесина – в лесу крестьяне пасли скот, собирали грибы и ягоды. Крестьяне прибегали к насилию, захватывали земли и сжигали постройки в поместьях, в том числе и сами усадьбы. В Симбирской губернии хищения древесины, как описывалось, имели «массовый характер», но крестьяне также забирали зерно и другие товары и жгли амбары и господские дома. В ноябре 1905 года дворянин из Курмышского уезда (ныне в Нижегородской области) сообщал, что более двадцати имений разграблено и превращено в развалины, а дворяне бежали; на следующий год говорилось о нападениях на 30 имений[780]. В Саратовской губернии только за 1905 год было разрушено около 300 поместий[781]. Бывшие крепостные особенно проявляли себя на черноземных землях (например, на западе Саратовской губернии), причем протестовали в 1905 году и позже вовсе не только беднейшие крестьяне, имевшие мало земли. В Самарской губернии Александр Наумов, видный местный помещик, предводитель дворянства и председатель самарского земства (местный либеральный административный орган при царизме), ужаснулся, вернувшись в 1906 году в свое имение Головкино на берегу Волги: крестьяне не демонстрировали ему никакого уважения и пребывали в «возбужденном» расположении духа. Особенно отличались молодые и малоземельные крестьяне, возбужденные агитаторами и теперь выдвигавшие требования «свобод»[782].

События 1905–1906 годов показали, что освобождение крестьян не решило «крестьянский вопрос». Это признало и правительство, отменив будущие компенсационные выплаты за землю в