– Ирина Ивановна! – не выдержал Фёдор. – А что, если в Илью Андреевича стреляли те, ну которые и так про тоннели знают? Тот же Троцкий? Йоська-то Бешеный, он ведь здешний, проныра, каких мало, при воровском его деле подземелья – большое подспорье. Что-то мог раскопать, что-то выяснить?

– Мог. Вот потому я и хочу с ним потолковать. По-дружески, так сказать.

Она улыбнулась, выразительно приподняла ридикюль.

– А кто думает, что я нежная и беззащитная барышня, тот о-очень сильно ошибается. И не только потому, что хорошо умею стрелять.

– Ирина Ивановна! – взмолился Петя Ниткин. – Возьмите нас с собой! Ей-богу, мы вам пригодимся!

– Ну прямо как серый волк из сказки, – засмеялась учительница. – Не убивай меня, Иван-царевич, я тебе ещё пригожусь!.. Нет, дорогие мои. Чтобы с Бешановым побеседовать всерьёз, я должна думать о нём, а не о вас. Знать, что вы не сунетесь под пулю, если что. Поэтому нет, даже и не думайте.

– Мы… мы… мы Константину Сергеевичу пожалуемся! – покраснев, вдруг выпалил Петя.

Этого от него не ожидали ни Ирина Ивановна, ни даже Фёдор. Госпожа Шульц взглянула на Ниткина, да так, что тот разом съёжился, словно попытавшись спрятаться под столом. Кот Михаил Тимофеевич встревожился, вскочил, напружинился, пушистый хвост задвигался из стороны в сторону.

– По-моему, это прекрасная идея, – медленно сказала Ирина Ивановна. – По-моему, в гости к Йоське Бешеному нам с Константином Сергеевичем следует отправиться вместе.

– Ну, и чего теперь? – уныло вопросил Фёдор, когда они с Петей вернулись к себе в спальню. – Все козыри выложили, а получилось?..

– Не так плохо, – попытался ободрить его друг. – Если Две Мишени за Бешеного возьмётся, никуда Йоська не денется. По нему каторга плачет, за убийство жандармов, забыл? А то и вовсе виселица.

– Выкрутится, – мрачно сказал Федя. – В тот раз – как они все выкрутились, эсдеки эти? Отстреливались – раз; полицейские погибли при попытке задержания – два; а куда потом-то всё делось? Даже до суда не дошло. Просто освободили.

Петя тяжело вздохнул.

– Да, Федь… я газеты когда читаю, глаза на лоб лезут. Эти ж эсдеки с эсерами – ну настоящие убийцы, особенно последние; руки в крови не то что по локоть, а по плечи. И что же? – некоторых и впрямь повесили, Каляева, Зильберберга… Дору Бриллиант[28] в крепость упекли… А остальные-то на свободе! Или в ссылке. Откуда бегут все кому не лень…

– Ты откуда это знаешь, Петь?

– Дядя рассказывает. Он по службе знает. И тоже не понимает, что творится.

Долго молчали.

– Давай спать, – наконец вздохнул Фёдор. Ничего более разумного в голову не лезло.

– Значит, это здесь. – Две Мишени окинул внимательным взглядом длинный двухэтажный дом вдоль Барочной улицы.

– Держите меня под руку, не забывайте, – напомнила Ирина Ивановна.

Они медленно шли по заснеженному городу. Здесь, на окраине, у самой Карповки и Малой Невки, народу в этот час почти не было, а кто был – те давно сидели по домам. Ну или в дешёвых трактирах и кабаках, чьи окна заманчиво светились в вечернем мраке.

– Сюда, – Ирина Ивановна указала на узкую дверь.

В отличие от нарядных и многоэтажных доходных домов в центре города или на Каменноостровском проспекте, здесь парадные не запирались. Да и то сказать, на «парадное» эта лестница никак не походила: узкая, деревянная, скрипучая. Зашипев, метнулась в темноту бродячая кошка.

– Ну, с Богом. – Две Мишени на миг сжал обе руки Ирине Ивановне и, словно испугавшись, сразу же их и выпустил. – Я на задний двор.

– Всё будет хорошо. – Ирина Ивановна улыбнулась, расстегнула ридикюль. – Ступайте, Константин Сергеевич, да не запаздывайте.

Две Мишени коротко кивнул, развернулся, исчез за дверью, и тьма враз поглотила его.

Ирина Ивановна начала подниматься на второй этаж. Вот и нужная дверь, за ней – знала она – длинный коридор, куда выходят полторы дюжины комнат, сдаваемых задёшево, в том числе и поуглово. Йоська Бешеный, однако, занимал не угол, снимал целую комнату.

Госпожа Шульц не стала ни крутить ключик механического звонка, ни стучать. Всё из того же ридикюля она извлекла связку причудливо выгнутых отмычек, аккуратно вставила в замочную скважину.

Запор здесь не мог быть сложным; и точно – не прошло и минуты, как раздался негромкий щелчок, затем второй – и дверь распахнулась.

Ирина Ивановна вошла.

Длинный, тускло освещённый единственной семилинейной керосинкой коридор. Густо пахнет кислыми щами, из-за дверей доносятся многочисленные голоса. Госпожа Шульц быстро прошла вперёд, остановилась подле одной из дверей – самой дальней, рядом с огромной кухней.

Аккуратно негромко постучала.

– Степанида, ты, что ль? – раздался недовольный молодой голос.

– Ну! – Ирина Ивановна прикрыла рот ладонью, «ну!» получилось смазанным, неразборчивым.

– Сейчас…

Негромко звякнул откинутый крючок.

Неведомо, какую Степаниду ожидал увидать Йоська Бешеный, но что не Ирину Ивановну Шульц – это точно. Среагировал он мгновенно, кинулся к лежащей на узком комоде финке, но «браунинг» уже глядел на него спокойным и равнодушным чёрным зрачком.

– Сядь, Иосиф. Потолкуем.

Йоська застыл на миг – но только на миг.

– А-а, лярва! – И рука его схватилась за нож.

«Браунинг» калибра 6,35 миллиметра бьёт негромко, но верно. В шуме большой квартиры, набитой жильцами, всегда что-то трещит, или грохает, или падает, издавая совсем уж странные звуки.

Ирина Ивановна выстрелила – но целилась она не в Йоську. Пуля смела нож с комода, пальцы Бешеного загребли пустоту.

– Садись, Йосиф, – госпожа Шульц даже не повысила голос. – И не вздумай орать. Я тебя пристрелю и не поморщусь.

Йоська покосился на окно, но Ирина Ивановна лишь усмехнулась.

– Желаешь рискнуть? Рискни. Стреляю я, как ты видишь, куда лучше, чем может показаться.

– Что тебе… чего тебе надо? – прохрипел Йоська, сжимая кулаки.

Был он в распахнутой до пупа рубахе, широких штанах доброго сукна, в комнате жарко топилась печь – недостатка в дровах он не испытывал.

– Поговорить. Садись, кому сказано!

Йоська сел – на неряшливую, незаправленную постель. Вид он имел затравленного хорька.

Ирина Ивановна осталась стоять. «Браунинг» по-прежнему смотрел Йоське в лоб.

– Рассказывай, по чьему приказу стрелял в господина Положинцева.

Бешеный вздрогнул. Глаза налились кровью.

– А-а, вот ты откуда, сука кадетская, подстилка офицерьева…

Госпожа Шульц и бровью не повела.

– Мы не в полиции, Йося. И сердобольные присяжные за тебя не вступятся, дурачок. А тебя я пристрелю, если что, и ничего мне за это не будет. Учительница пришла к трудному ученику помочь, а он на неё кинулся с ножом, учительница защищалась. Те же присяжные станут рыдать от умиления, и меня оправдают по всем статьям. Не