Шрифт:
Закладка:
Лена снова выехала на автостраду. Мчалась быстро. Двигатель покашливал и гремел.
«Лена, действуй».
Она петляла между грузовиков пожарной охраны и двадцатитонными цистернами. Ей было больно, когда воздух обдувал ее свежие раны. Автострада МТ-200, затем дорога Пикл-Фарм-роад. Через несколько миль у себя за спиной она услышала завывания полицейской сирены. Она не стала оглядываться. Она знала, что ее преследует такой же, как у Райсевика, «Додж Чарджер». Это не имело значения, потому что она почти доехала до места.
«Давай. Прямо сейчас».
Она чуть не пропустила подъездную дорогу. Но она была там – правый поворот, мимо сгоревшего сарая, все точно так, как описывал Райсевик. Еще полмили по посыпанной частично размытой гравием дороге, и она добралась до широкого жилого вагона, в два раза шире стандартного, и мастерской на большом цементном фундаменте. Она остановила машину и выскочила из нее, оставив дверцу открытой. Ее фары пронзали сгущающуюся тьму. Лена вошла на этот странный участок, где ничего не росло. Она прошла мимо заржавевшей грузовой фуры, куч выкопанных камней, ровных рядов бревен, которые уже начали гнить, и справа заметила то жуткое место, с которого все началось: четыре костровые ямы, окруженные пирамидами из тяжелых камней. Теперь они пустовали. От сухих углей в воздух поднималась пыль, разносимая ветром.
Она шла дальше. Слева – канавы и вывороченная земля. Красный трактор, покрытый сухой грязью. Земля под ногами шевелилась и проваливалась. Лена задумалась, над сколькими закопанными здесь машинами она шла. И какую часть земли здесь составляет пепел от кремированных человеческих тел?
Участок осветили мигающие красно-синие огни. Патрульная машина припарковалась за ее «Тойотой», отбрасывая дикие тени на участок Райсевиков.
Она шла дальше, дальше. Полицейский посигналил, пытаясь привлечь ее внимание. Она все равно не повернулась. Она не могла остановиться. Ее сердце все сильнее и сильнее колотилось в груди.
«Время на исходе…»
________________
Затем я проснулась.
Это был мой сон, дорогие читатели.
Боже, я надеюсь, что на самом деле это была ты, Кэмбри, а не мое воображение, я не принимала желаемое за действительность. Надеюсь, что твоя душа и вправду посетила меня во сне, погнала меня сегодня утром за дверь, это в твоем грубоватом стиле. Ты хотела, чтобы я не утратила мужества, поехала на встречу с Райсевиком и бросила ему вызов, глядя прямо в глаза, на том мосту, где ты умерла. Ты хотела, чтобы случившееся с тобой больше не повторилось ни с кем. Все зависело от меня.
Но что-то не сходится – отчаяние в твоих глазах. То, как ты меня гнала. Почему ты была так расстроена? Как бы я хотела, чтобы ты сказала что-то приятное, типа «Я тебя люблю».
Наверное, я просто чего-то не понимаю.
И это не имеет значения. Независимо от того, что ты сделала при жизни, меня это не волнует. Мне плевать! Я заранее прощаю тебя, сестра.
За что угодно. За все.
Что бы это ни было.
Я проснулась, не успев ничего ответить. Но тебе важен мой ответ, да? Ты же меня знаешь. Он будет занудный. Думай обо мне, как о перевернутом с ног на голову злобном искусственном интеллекте из «У меня нет рта, но я должен кричать»[25]. Все просто: «Любовь. Любовь. Любовь. Любовь». Только из любви к тебе. В том кратере, что ты оставила после себя, нет ничего, кроме любви. Любовь немыслимой глубины, неизвестной ширины, которая тянется с севера на юг и с запада на восток к бескрайним горизонтам. Непрекращающаяся, неустанная, безусловная любовь. Кэмбри, близняшка моя, я так тебя люблю!
Мне плевать на то, что ты натворила в жизни, на те грехи, которые ты хотела бы искупить. Ты боишься, что я буду тебя осуждать – но мне плевать. Успокойся, сестра, потому что я всегда буду тебя любить.
И…
Вот и все. Отключаюсь. Отправляюсь в Монтану. Закрываю ноутбук, иду к твоей машине, завожу двигатель и еду. Как ты и просила меня. Но я тоже у тебя кое-что попрошу.
Пожалуйста, прикрывай меня сегодня на мосту Хэйрпин. Стой у меня за спиной. Будь моим шестым чувством. Будь шепотом у меня в сознании, волосами, будь мурашками у меня на спине, будь той тонкой гранью, которая поможет мне выжить в сегодняшней схватке. Позволь мне позаимствовать одну из твоих фурий на сегодняшний день. Но больше всего я прошу тебя, Кэмбри: если во сне была и вправду ты, а не мое болезненное воображение…
Пожалуйста, Кэмбри…
Дай мне знак.
________________
Она услышала, как полицейский опустил стекло своей машины и закричал:
– Стоять!
Она не остановилась, не могла.
Он выключил двигатель, и в наступившей тишине, от которой только чаще билось сердце, внимание Лены привлек звук. Он был очень слабым, с каким-то отзвуком, потому что шел из закрытого пространства. Она остановилась. Звук казался иллюзией, игрой ее воображения, словно звон в ушах.
У нее за спиной открылась дверца машины.
– Остановитесь! Немедленно!
Лена все равно сосредотачивала внимание только на этом звуке, на этом нереальном эхе. Она едва ли слышала его, маячившего на грани ее восприятия. Она заставляла себя в него поверить, убеждала себя, что глюк из-за ее поврежденных барабанных перепонок. Она хотела верить в реальность этого звука и в то, что он что-то значит. Он шел снизу. Слева от нее. И она увидела круг из старых камней. Колодец, подпитываемый грунтовыми водами.
Внутри нее все похолодело.
И только теперь она развернулась. Она шагнула навстречу патрульному, но у нее подгибались колени, ее шатало. Одну руку полицейский уже держал на пистолете. Он замер на месте, хотел сделать шаг, но остановился с уже поднятой ногой. Полицейский услышал тот же звук, что и она. «О, слава Богу!» Он тоже услышал. Этот звук не из ее головы! Лена моргнула, пытаясь избавиться от слез, и их взгляды встретились. Он уже знал, что это, а в следующую секунду с благоговейным трепетом поняла и Лена.
Звук, доносившийся из темных глубин колодца Райсевиков, усилился. В нем слышалась боль, звучал он хрипло – ведь его обладатель не пил два дня и умолял, чтобы его нашли.
Это был плач маленького мальчика.
