Шрифт:
Закладка:
«Правильно, не может». Большим пальцем он снял винтовку с предохранителя.
Может, Лена уже поняла свою фатальную ошибку. Не следовало ей возвращаться, чтобы его прикончить. Ведь теперь она оказалась участницей перестрелки, выиграть которую не сможет. Глядя в прицел, Рик Райсевик прицелился ей в грудь и приготовился стрелять. А Лена в это время нацеливала на него свою «Беретту», держа ее двумя руками и сурово глядя немигающими глазами. Она делала то же самое, что и он. Райсевик глубоко вдохнул.
«Она стреляет не настолько хорошо», – подумал он, нажимая на спусковой крючок.
«Она просто не может быть настолько хо…»
Он увидел вспышку, словно вылетевшую у нее из рук. Она выстрелила первой. Стреляла она с пятидесяти ярдов, и свет долетел до него практически мгновенно, а потом, десятую долю секунды спустя, прилетела и пуля, и еще через шестую долю секунды звук.
Но звук он уже не услышал.
________________
Четыре минуты спустя «Тойота» сестер Нгуен в последний раз съехала с моста Хэйрпин, с этой проклятой Шпильки. Покидая его, машина снова приблизилась к стоявшей неподвижно на южном наклонном съезде грузовой фуре Тео Райсевика.
Там в ожидании на дверце пристроился его заряженный «Винчестер» с рычажным взводом. Палец с грязным ногтем лежал на спусковом крючке. Вначале «Тойота» появилась в осколках разбитого бокового зеркала, а потом в железном прицеле винтовки. Но винтовка не выстрелила: державший ее мужчина несколько минут назад сделал свой последний вдох из-за того, что потерял слишком много крови.
«Тойота» миновала фуру и покинула перекрестье прицела.
Она ехала дальше.
А грузовик Тео продолжал висеть, цепляясь за скрученные ограждения, еще сорок восемь минут. Под весом фуры последняя заклепка наконец вылетела, и машина со всем, что находилось внутри и телом серийного убийцы, который посмертно станет известен как Пластикмен, рухнула в сухое русло. Звук был такой, словно рухнул метеорит, гремел и сжимался металл, загорелось дизельное топливо, но все это никто не слышал и не видел.
Глава 28
Уезжая с моста, я могла бы поклясться, что ты, Кэмбри, находилась в машине вместе со мной.
Ты сидела рядом. На соседнем сиденье. Я четко видела тебя своим внутренним зрением. Ты сидела на переднем пассажирском сидении, закинув ноги на приборную панель, жевала жвачку, что-то рисовала в своем блокноте, то и дело поднимала глаза и мне улыбалась. Ты всегда любила рисовать.
Я тоже улыбалась.
Не могу описать, что чувствовала в тот момент. Боже, я пытаюсь сделать это сейчас, но у меня ничего не получается. Могу только сказать, что никогда раньше не чувствовала такого удовлетворения и никогда у меня на душе не было так тепло. С трудом заслуженное умиротворение.
Теперь твоя душа может упокоиться, сестра, потому что твои убийцы больше не убьют ни одного невиновного человека. Мама знает, что ты не в аду. Когда я ехала на пробитой пулями машине назад в Магма-Спрингс, я не могла не улыбаться – и эта глупая радостная улыбка висела у меня на лице все время. Я поставила твои старые диски с музыкой и включила звук на полную.
________________
Лена ехала молча.
Она больше не могла кричать. Не могла рыдать. Ее даже больше не тошнило. Она через все это уже прошла. У нее покраснели глаза, болело горло, сейчас она не чувствовала ничего. У нее в груди образовалась пустота. Она опустила зеркало заднего вида, потому что больше не могла видеть лицо сестры.
Мост Хэйрпин исчез у нее за спиной. Металлический каркас моста скрылся за стеной дыма, поднимавшегося на милю вверх, и она пообещала сама себе, что больше никогда, вообще никогда не ступит на него ногой. Как бы ей хотелось, чтобы металл мог гореть. Как бы ей хотелось, чтобы она вообще никогда не приезжала в Монтану.
Небо осветила кривая молния. Никакого грома, никакого дождя. Просто вспышка среди пепла.
У нее на колене лежала фотография из бумажника Райсевика – они с Кэмбри улыбались на озере. Сама эта фотография поставила перед Леной новые вопросы. На ней в последний раз была запечатлена кривая улыбка сестры. Лене было тошно на нее смотреть.
Она выбросила фотографию в окно – пусть ее заберет себе ветер.
Глава 29
Мне нужно еще-кое-что рассказать.
После этого я закончу.
Я это печатаю, а на улице уже рассветает. Сегодня 21 сентября, 5:31 утра, и я собираюсь ехать в округ Хауард, похоже, на верную погибель. Я собираюсь встретиться лицом к лицу с Райсевиком и узнать правду о смерти Кэмбри. У меня приготовлен термос с черным кофе и заряженная «Беретта».
Прошлой ночью мне снился сон.
И перед отъездом, пока я не забыла, мне нужно его записать.
В моем сне нам снова было по восемнадцать. Тебе и мне, Кэмбри. Мы опять оказались на том железнодорожном мосту над рекой Якимой вместе с твоими друзьями. Прежде чем прыгнуть, ты сказала мне, что не веришь в загробную жизнь. Потом я услышала этот жуткий удар, когда ты стукнулась головой о балку моста. Я прыгнула вниз и каким-то образом нашла тебя в этой холодной и темной воде. А потом мы обе просто рухнули на берег, на холодный песок. Мы тяжело дышим, у нас обеих вздымается грудь. Зеленые речные водоросли запутались у тебя в волосах.
Ты поворачиваешь голову и смотришь на меня – и я знаю, что это сон, а не воспоминания, потому что в реальной жизни к тому времени твои друзья уже нас окружили. Но во сне лишь мы вдвоем и плещущаяся о берег вода. Ты смотришь на меня пронзительным взглядом, и в твоих юношеских глазах стоит печаль. Я никогда не видела такой сердечной боли.
Жду, когда ты заговоришь.
Я знаю, что это не обычный сон. И это не еще один кошмар с перерезанными горлами и блестящими внутренностями.
