Шрифт:
Закладка:
Оторопев, Маша наморщила лобик:
— Не ожидала… Твои рассуждения ещё путаней! Эх, мальчишки! А вот девочки раньше взрослеют! Девочки…
В этот момент вернулся Моцарт с палкой в зубах, с настырным намереньем поиграть. Ребята радостно переглянулись, догадавшись, что только что пёсик спас их от неминуемой лекции сравнительного анализа о превосходстве полов.
Маша уклонилась от любимца:
— Не-не, Моцарт, только не я, у меня маникюр.
На выручку пришёл Паша. Он схватил палку и высказал условия:
— Я помогу в обмен на порцию сладкого.
— Так и быть, — усмехнулась Маша.
Она ушла в дом. Дима окинул взглядом Пашу и Глеба.
— Спасибо ребят. Я тут подумал. Ваша наука о любви пригодилась. Вообще всё, что вы «нарыли», пригодилось.
Не забывая, забрасывать палку щенку, Степанцев кивнул на Бойченко:
— Это всё наш Глеб. Опять всем доказал, что мускулы не всегда побеждают. И со скамьи запасных помогать можно, — он кашлянул и обратился к однокласснику, — ты извини, не надо было на тренировке выпендриваться. Я не со зла или чтобы перед ребятами красонуться на новичке. Я хотел тебя задержать, пока Маша книжки эти колдовские перебирала.
Глеб щёлкнул пальцами:
— Я так и знал, что без тебя не обошлось! Кстати, Маша тогда тебя не выдала. Защищала.
— М-м-м моя девочка, — расцвёл Паша, крепко обняв щенка.
— Вообще-то Моцарт мальчик, — послышался насмешливый голос Маши, и друзья прыснули от хохота.
Маша незаметно вернулась с полным подносом сдобных плюшек. Хотела дальше иронизировать, но не смогла, так как запищал мобильник. Парни напали на угощение. А Маша в поиске телефона вывалила всё из карманов на столик. Среди прочих вещей выпали и два клочка бумаги: красный и белый. Быстро прослушав голосовое сообщение, Маша оповестила:
— А вот и новости от Оли. На следующей неделе заглянем в штаб «Юнармии», — она кокетливо посмотрела на Пашу, — ответ на твой вопрос. Доволен?
Паша молчал. Его взор был прикован к красной бумажке в форме сердечка. Той самой, на которой он написал слова признания. Маша заметила куда смотрит Паша, смутилась и потащила разбросанные вещи к себе. Но тут Степанцев схватил её за руку и, отложив сдобу, глядя прямо в глаза спросил:
— Что в белой записке?
— А что в красной записке тебя не интересует? — ехидно поинтересовалась Маша.
— Я знаю, что в красной! Дай сюда белую!
— Это моё!
— Что там?
Почувствовав наступательный напор ревнивца, Маша сдалась. Она протяжно вздохнула и прощебетала:
— Виктор Гаврилович дал номер телефона.
— Что за мужик? Какой ещё номер? А ну, дай я позвоню!
— Я сама.
— Включи на громкую связь!
Маша послушно выполнила.
Ответил приятный женский голос:
— Приёмная Кубанского казачьего хора. Я вас слушаю.
Чуть застенчиво Маша проговорила:
— Мне дал этот номер Виктор Гаврилович. Пару недель назад.
Возникла пауза, а потом с вызовом прозвучал вопрос:
— Полагаю, вы та самая девочка, которая исполняла «Ой, да не вечер»?
— Д-да.
— Приходите в среду к десяти к нам на прослушивание.
— К-куда?
— Красная пять. Всего доброго!
Когда Паша услышал самый известный в Краснодаре адрес, по которому находится Центральный концертный зал он, округлив глаза, восторженно воскликнул:
— Так это же Казачий маэстро! Захарченко Виктор Гаврилович! Тебе крупно повезло. Захарченко не просто обычным хором руководит. Там и мастерские есть. Пара сотен лет истории… Машуля, я тебя поздравляю! Ты лучшая!
В груди Димы неприятно кольнуло. Он отвернулся. Крамольные мысли будоражили юного волхва: «Мне такого счастья никогда не испытать…, — он поскрёб шею, улыбнулся с некоторой долей эгоизма, — ну, и не надо, призвание превыше всего. Четыре осколка найдены, ещё три отыскать осталось».
Эпилог
В сером неприметном здании, построенном более века назад, обустроился магазинчик электротоваров. Припозднившиеся ростовчане не обратили внимания на престарелого покупателя в чёрном сюртуке. Все кто сюда приходил, словно теряли временную ориентацию, ибо изысканная лепнина, ажурные розетки на потолке, искусно выполненная «печь-голландка» стирали границы настоящего и прошлого, перенося гостей в дореволюционный Ростов-на-Дону. Вся эта сохранившаяся роскошь странно сочеталась с прилавками электроинструментов. Однако владельцы прилагали усилия, чтобы должным образом содержать доставшуюся красоту, а покупатели с благодарностью рассматривали «дожившие» элементы некогда купеческого дома. Потому никто и не заметил, как Прокул прошёл через торговые залы и вышел через задний ход. Он остановился у трещины в стене. Приложился к каменной кладке и, произнеся заклинание, исчез, тут же очутившись внутри здания, но теперь оно преобразилось. Пропал толстый слой побелки, казалось, дом построили только вчера. Вместо люминесцентных ламп горели канделябры. Горизонтальные жалюзи поменялись на гобеленовые гардины. В стеклянных шкафах стояли склянки разных размеров.
— Я уж думал не придёшь, — вытирая руки полотенцем, вышел мужчина с заколотым на затылке пучком седых волос, костюм его был под стать лекарям средневековья.
— Абрамус, про малютика своего напомни.
— Что тебя интересует?
— Случайно вышло. Потерял. Каковы последствия?
— Так не бывает. Это обычные клещи могут случайно отцепиться и по три года не есть. Мой клещ не теряется. Он прожорлив и находит нового хозяина, если учуял, что жертва сочнее.
— Если он сам ушёл, то ты подсунул мне бракованный товар!
— Переход возможен лишь при чрезвычайно тесном контакте. Это его сородичи с десяти метров жертву распознают. Мои крошки другие. Лучше остынь и расскажи, что произошло.
— Подробности засекречены свыше, — уклончиво ответил Прокул.
— И как ты хочешь, чтобы я тебе помог?
Прокул молчал, а взгляд его умолял. Абрамус достал журнал, размером с амбарную книгу и задумчиво проговорил:
— Я его весной подсадили к тебе, а год какой запамятовал…
— В марте. Два года назад.
Абрамус зашуршал страницами:
— Ага, нашёл, — он бегло прочитал, бормоча под нос, и выдал вердикт, — я тогда не юнца к тебе приставил. Полгода ещё активен будет. Итого обождать придётся до конца мая.
Заиграв желваками, Прокул прохрипел:
— А обойти нельзя? Как установить нового, а того уничтожить?
