Шрифт:
Закладка:
Оно так и не запустилось.
Я повторил действия снова. Тридцать нажатий, пауза, тридцать нажатий, пауза, тридцать нажатий, вентиляция легких и прощупывание пульса.
Тишина.
Массаж, вентиляция, слушанье сердца.
Тишина.
Массаж.
Тишина.
Слезы застилали обзор. Я вытер их и продолжил реанимацию.
Снова начался снег. Снежинки робко кружились над нами и падали. Они опускались на лицо моего доброго отзывчивого друга.
Вначале они таяли, превращаясь в воду. Затем перестали, оставаясь простыми кристалликами льда на его охладевших щеках.
5
Работники «Скорой помощи» по приезду констатировали смерть Федора Дмитриевича Пахомова. Леонид Лихман подтянулся, чтобы зафиксировать отсутствие признаков насильственной смерти и сделать несколько фотоснимков. В данном случае я не мог быть задействован в качестве судмедэксперта, потому как был участником событий. Участковый Николай Кузнецов задал мне всего один вопрос: «Что здесь произошло?». Больше вопросов от него не последовало до тех пор, пока мы не оказались в больничных стенах.
Тело Пахомова загрузили в «Скорую» и отвезли в морг. Прежде чем отправиться за ним следом на уазике участкового, я позвонил Безбородову и рассказал трагическую весть. Он стойко выслушал меня, не перебивая, после чего сообщил о своем скором прибытии. Он влетел в прозекторскую спустя минуту после нашего приезда. Он был весь на иголках, нервно подергивая плечами.
— Где он?! — громко потребовал он ответа, затем подскочил к каталке и сдернул простынь с лица Пахомова. — О, Федя, Федя! Как же так? Ну, как же так?!
В это же время, Кузнецов открыл блокнот и нажал на кнопку в основании ручки, готовый дальше брать с меня показания.
— Итак, продолжим. Мне нужны детали. Как вы с Пахомовым оказались у реки?
Я начал с того момента, когда меня разбудил стук в дверь и продолжил до тех пор, пока мы не оказались у моста. Безбородов, вероятно, не расслышал ни единого моего слова. Все это время он стоял над телом Пахомова, прижавшись лбом к его лбу, и что-то еле слышно шептал. Единственное, что я смог расслышать это слова — «мой лучший друг».
— Ты утверждаешь, что это был Подкорытов? — уточнил участковый. Сразу же после этого, Безбородов, с влажными от слёз глазами, отвлекся от Федора Дмитриевича и посмотрел в нашу сторону.
— В смерти Феди виноват этот пиз…юк?!
— Александр Викторович, я бы попросил вас выбирать слова и не встревать в диалог.
— Так и знал, что рано или поздно он сделает что-то этакое, и всё закончится чьей-либо смертью. Жали, не его самого.
— Безбородов! Предупреждаю в последний раз! Стойте тихо или я вызову помощников, и они выведут вас из зала.
Безбородов замолчал, хотя пару мгновений его губы подергивались в желании съязвить. Титаническим трудом, взяв себя в руки, он вернулся к Пахомову, принявшись поглаживать его по седым волосам.
— Да, утверждаю, — кивнул я. — Это был он. Я с ним общался на протяжении получаса, в надежде уладить все миром.
— Итак, там были вы с Пахомовым и Подкорытов? Или еще кто-то был?
— Еще Тимофей.
— Тимофей — это…
— Кот.
— Кот. Которого, с твоих слов, Подкорытов утопил. Кот, который стал причиной сердечного приступа у погибшего.
Я кивнул, при этом с подозрением глядя на участкового. Его слова и интонация подсказывали мне, что он пытается свернуть на дорожку, которая мне совершенно не нравилась.
— Были ли там другие свидетели, способные подтвердить твои слова, Родионов? Люди, а не коты, собаки и прочая живность?
— Я же говорю: было ранее утро, первое января. Мы никого не встретили по пути от квартир до самого моста.
— В таком случае, твои слова может подтвердить только сам Подкорытов? — подвел итог Кузнецов.
— Да, — не стал отрицать я. — Разве что делать он этого не станет.
— Вот и я о том же. Ты утверждаешь одно, он станет утверждать другое. А в финале у нас есть смерть от естественных причин и полное отсутствие следов насильственной смерти.
Как сильно бы мне не хотелось опротестовать его слова, у меня не было против них никаких свидетельств. На самом деле, Подкорытов был формально чист перед законом. Мои же показания не принял бы ни один суд в мире. К тому же доподлинно было известно, что между мной и Подкорытовым был давний конфликт, переросший в уголовное дело. С одной стороны, это могло служить для обвинения мотивом, из-за которого подозреваемый совершил свой жестокий поступок, повлекший к смерти человека. С другой — он служил мотивом для меня по дискредитации человека, недавно вышедшего из тюрьмы, в которую тот попал опять же из-за меня.
Пока я размышлял о трудностях свершения правосудия для моего почившего друга, Безбородов сорвался с места и, схватив Кузнецова за грудки, пару раз встряхнул его.
— Эх, Коля, Коля! Что ты за человек-то такой?! Ты пытаешься обелить преступника по той простой причине, что спишь с его мамкой! И ты еще смеешь представлять закон в нашем селении?!
Кузнецов побагровел от злости, затем резким ударом сбил хватку Безбородова, оттолкнув его в сторону.
— Александр Викторович, при всем моем уважении к вам, я не позволю так к себе относиться! Я понимаю, что погибший был вашим давним другом, но это не дает вам право поднимать руку на должностное лицо. Будь на вашем месте кто-то другой, я бы не простил ему такой выходки!
Поправив форменную куртку, Кузнецов перевел взгляд на меня, в котором пылал огонь. Не сложно было прочесть его мысли в этот момент: «Тебе, Родионов, я такое бы с рук не спустил!». Закрыв блокнот и спрятав в карман ручку, участковый сообщил, что обязательно поговорит и с Подкорытовым о случившемся, после чего удалился из секционного зала.
Остались только мы с Безбородовым, да усопший Пахомов на каталке. Мы молчали продолжительное время. Слышно было только тяжелое дыхание Александра Викторовича. Мы глядели по сторонам, пока не уставились друг на друга.
— Не могу поверить, что это произошло на самом деле, — заговорил я первым.
— Он не заслужил такой смерти. Только не он. Такие люди как Федор, не должны столько страдать. К несчастью, жизнь как раз к
