— Не знаю, кто из вас что готовил, но могу уже сейчас сказать наверняка: селедка под шубой — просто прекрасна! — заявил Безбородов, добавляя себе очередную порцию блюда.

— Это детище нашего совместного труда.

— А я и забыл, что сельдь под «шубой» — твоя любимая еда, — усмехнулся Пахомов.

— Была, — поправил его мой коллега. — Пока моя женушка, которая божественно ее готовила, решила не покинуть меня одной поздней ночью. Что было, то прошло.

— Но ведь еда не виновата в случившемся.

— Верно. Поэтому я её ем и нахваливаю. Кстати, я давно не бывал в гостях, а потому позабыл правила этикета. Ничего если я попрошу переключить канал? Никогда не любил этого певца и всё его творчество.

— Александр! — возмутился не без доли иронии Пахомов. — Как же неприлично с твоей стороны!

— Что? Я ведь предупредил про этикет, — на полном серьезе заметил тот в ответ. — Или отключите звук. Поедим в тишине, пока он не съеб… удалится со сцены.

Я переключил канал, остановившись на том, что показывал «Иронию судьбы». Затем положил на салфетку кусочек котлеты и чуточку оливье и, подозвав Тимофея, поднёс угощение к его мордочке. Кот принял дар с молчаливой благодарностью.

— Кстати, Алексей, сколько мы с тобой уже знакомы? Два года? — спросил меня Безбородов, накладывая в свою тарелку котлеты и салат. — И за все эти годы, я никогда не замечал за тобой нарциссизма.

— Я знаю его не меньше, и могу подтвердить, что он совершенно не зациклен на себе, — поддержал меня Пахомов.

— Почему вы спрашиваете?

— Да вот смотрю краем глаза на стену весь вечер и не могу заметить, что на стене висит твой портрет. А что это такое, если не нарциссизм.

— Ах, вы об этом. Нет, я не заказывал свой автопортрет, чтобы потешить самолюбие. Это подарок от одной моей знакомой. — Я не стал вдаваться в подробности и уточнять, кем именно была та знакомая.

— Подарок это другое дело, — заметил Безбородов, прожевав еду. — Передай своей знакомой, что у нее очень хорошо получается.

Данные слова я решил оставить без комментариев.

Вытерев рот салфеткой и испив из стакана принесенного собой сока, Александр Викторович перевел свое внимание на противоположную стену.

— С портретом понятно, а вот для чего ты держишь свадебное фото Еприкян, вот это всем вопросом вопрос.

Пахомов, сидевший спиной к фотографии, повернулся назад. Он и раньше захаживал ко мне в гости, но видимо заметил фотографию впервые.

— Нашел её в шкафу и решил не выбрасывать. Вдруг, однажды появятся родственники бывшей хозяйки квартиры и захотят забрать её себе на память.

— Навряд ли это произойдет, — заметил Пахомов. — Но то, что ты ее не выбросил — похвально.

— О, Каринэ, Каринэ, — пропел Безбородов. — Какой же она красавицей была в молодости. Помню, времена, когда она была в самом соку и уже замужем. А я — малолетний оболтус, который мечтал с ней оказаться наедине. Моя первая поллюция произошла в ночь, когда она приснилась мне обнаженной.

— Ну, Александр! — возмущенно воскликнул Федор Дмитриевич, скривив недовольную гримасу.

— Что?! Всё естественное — не безобразно!

— Возможно, но не за столом ведь обсуждать такие темы.

— Дмитрич, вот не общались мы с тобой долгие годы, и теперь я припоминаю тому причины! Ты вечно меня пытался отдернуть!

— А правда, что она была ведьмой? — встрял я в их дружественную перепалку.

— Недалекие людишки утверждают, что все красивые женщины — ведьмы, — многозначительно подошел к ответу Безбородов. — Якобы не бывают красивых женщин без макияжа, пластической хирургии или же колдовства. Так вот, брехня всё это! Хотя, насчет Каринэ Еприкян — правда. Помню, ходил я к ней лет в сорок на приём. Тогда она уже почти старухой была. Моложе, чем я сейчас, но все же.

— С каким вопросом?

— Раз уж я сегодня разоткровенничался, то пойду до конца и утолю твоё любопытство. После аварии на АЭС у меня начались кое-какие проблемы по мужской части. Вот я и решил к ней прийти за советом. А ведь до этого относился к её способностям скептически, как любой светский человек.

— Да, помню я те времена, — закивал Пахомов. — И до сих пор не могу понять, как ты решился на это. Викторович, ладно я — человек, который до сих пор верит в домовых, да приметы. Но, ты — всегда был человеком науки.

— Я и не верил, — не стал скрывать Безбородов. — Обращаться к врачу было как-то неловко. А уезжать в дальний город к незнакомому специалисту на платный прием — жалко было времени и денег. Вот я и рискнул.

Я хотел спросить, помог ли ему тот визит, но мне так и не удалось этого сделать. Ожидая данного вопроса, Безбородов мастерски сменил тему разговора и погрузился в ностальгию вместе с Пахомовым. Они со страстью и весельем вспоминали прошлое, а я в большей мере их слушал, посмеивался и изредка отвлекался мыслями о дочери. Чем она сейчас была занята? Весело ли ей? Вспоминает ли и она обо мне в эти мгновения?..

За разговорами мы даже не заметили, как наступила полночь. Мы подняли бокалы с безалкогольным шампанским и пожелали друг другу и всем нашим родным и близким счастья в новом году. По телевизору начали передавать салют, отблески которого засверкали и за нашим окном. Конечно же, местный салют был беднее и короче, но ощущения от него были живее, чем от телевизионного.

К двум часам ночи мои гости засобирались домой. Поблагодарив меня за гостеприимство, они принялись одеваться. Я поблагодарил их за визит и проводил их до дверей. Тимофей сладко спал на моей кровати и проснулся только когда оказался в руках хозяина. Промурлыкав что-то сонное, он глянул на меня единственным глазом. Наш зрительный контакт продлился дольше, чем когда-либо ранее. Затем, он его прикрыл, широко зевнув и вытянув лапы вперед. Видимо, таким образом он хотел пожелать мне спокойной ночи.

Спровадив гостей и убрав со стола, я лег в постель. По телевизору шел концерт. Сам не поняв как, я провалился в глубокий сон.

4

Меня разбудил продолжительный стук в дверь. Он был не громким, словно стучавший опасался показаться грубым, и все же хотел быть услышанным и понятым. Я взглянул на часы. Семь утра. Кому потребовалось приходить рано утром, да еще первого января?

Натянув штаны, я пошел открывать дверь.

Моим утренним гостем был Федор Дмитриевич Пахомов. С одной стороны меня это обрадовало — визит был не связан с работой. С другой — напугало.