— Милая Мэгги. Я надеюсь, вы не очень расстроились из-за… из-за того, что у вас не было…

— Нет, девочка. По правде говоря, это было облегчением. Я не из тех, кого любят мужчины. Я обрела свое счастье, занимаясь этим домом, и им тоже. Знаешь, я люблю его — по-своему. Я никогда не желала ему зла. Он становился старым и толстым у меня на глазах, и мне всегда было жаль его, потому что он действительно был благородным джентльменом когда-то. Я прекрасно помню, как он выглядел двадцать лет назад, когда выходил из церкви с той девочкой, похожей на эльфа. — Казалось, Мэгги доставляют удовольствие эти воспоминания. — Да, я вполне удовлетворена жизнью. Меня волнуют только дети. Но вчера вечером Джонно… Ты знаешь, что он сказал? — В глазах у Мэгги блеснули внезапные слезы. — Он сказал: «Мэгги, ты всегда была молодчиной, а я был идиот. Я надеюсь, ты простишь меня». А я ответила…

Я с неохотой поднялась — меня ждала еще тысяча дел.

— Будем надеяться, все пойдет на лад. Но многое зависит от того, перестанет ли он пить.

— Я чувствую, что так и будет, — проговорила Мэгги. — Не знаю почему, но я уверена.

Так получилось, что управление домашними делами легло на меня. Как ни крути, это был мой первый опыт обладания хоть какой-то властью. Я находила в этом некое новое удовольствие, что заставило меня вспомнить небезызвестную аксиому, что власть развращает. Когда мисс Типпл, поставленная перед выбором встать со своего кресла или быть убранной Корделией, спросила, не может ли она быть чем-нибудь полезна, я отвела ее в мойку и нагрузила ножами, вилками, ложками, солонками и перечницами, а также шерстяной тряпочкой для чистки. После этого несколько часов она сидела, абсолютно счастливая, за работой, напевая «Я бледные руки любила». Из чего я заключила, что одно из худших состояний в старости — ощущать себя никому не нужным.

Когда я протирала телефон, то увидела рядом с ним записку. Полагая, что ничего конфиденциального на таком месте оставить не могли, я прочла ее: «Портер и суп. Обед, четв.» Я вспомнила, что портер — тот самый гнусный напиток, которым мистер Баррет каждый день поил свою больную дочь Элизабет, пока та не сбежала благоразумно в Италию, где стала миссис Браунинг.

Когда я показала эту шифровку Мэгги, она сказала:

— А, это какая-то дама звонила, но я не расслышала точно, что она сказала. Это было день или два назад, и с моими ушами уже было что-то не в порядке. Я записала это, понадеявшись, что потом пойму, о чем шла речь. Скорее всего, звонили из магазина по поводу доставки заказов.

Я скомкала бумажку и забыла о ней.

Новый объект для моей газетной колонки появился в тот же вечер. Я поняла: если мое пребывание в Пай-Плейс не сделает из меня мастера жанра, значит, я абсолютно безнадежна. День вся компания, кроме Мэгги, сэра Освальда, мисс Типпл и миссис Уэйл, провела в Бантоне. Вечером, когда уже все улеглись, мы с миссис Уэйл прибирались в кухне. Я сложила в корзину выстиранные посудные полотенца и отправилась к сушильному шкафу, который находился внизу, у черной лестницы. Дирк побежал впереди меня по коридору, но в нескольких ярдах от кухни вдруг резко остановился и начал возбужденно подвывать.

— Тише, Дирк, — велела я, когда он начал лаять. — Нельзя быть такой шумной собакой. — Тут я почувствовала нечто такое, что заставило меня замолчать — запах гниющего мяса. Я огляделась вокруг в поисках дохлой мыши или крысы. Но коридор был пуст.

— Миссис Уэйл! — позвала я. — Не могли бы вы подойти сюда на минутку?

Ее лицо сохраняло обычное замкнутое выражение, пока она не оказалась в зоне запаха.

— О Боже! — Она подняла передник, чтобы прикрыть нос. — Не может быть!

— Что? Это не может быть — чем?..

— О, ничего. Не знаю, что я сказала. Я так устала.

— Что бы это могло быть?

Миссис Уэйл затрясла головой и убежала обратно в кухню.

— Привет, Хэрриет! Что случилось?

Это был Джонно. В кино он сидел со мной рядом и всю вторую серию держал меня за руку, что совсем отвлекло меня от картины и крайне удивило девочек.

— Ты чувствуешь это?

— Что? О Боже! Что за черт?!

— Запах идет от этой стены. Но я не понимаю, каким образом. Она выглядит вполне обычно.

Джонно вытащил из кармана грязный носовой платок и зажал нос:

— Кто бы мог подумать…

— О чем?

— Ты ничего не слышала о призраке Фанни Кост?

— Нет! Кто это?

— Пойдем куда-нибудь отсюда.

— Расскажи мне о ней, — попросила я, когда мы поднимались по лестнице.

— Фанни Кост была здесь служанкой еще во времена Кромвеля. Она родила незаконного ребенка. Сэр Освальд, второй баронет, и его жена были ревностными пуританами. Никогда не поднимались с колен. В галерее есть портреты обоих. Жуткая парочка, больше всего напоминает пару ворон.

— Я думала, в роду Пай все были роялистами и католиками.

— За нахождение не на той стороне приходилось дорого платить. Можно было и головы лишиться. Ну так вот, хозяева бедной Фанни решили преподать урок девушке и ее соблазнителю. Они хотели завоевать ее признаться, кто отец ребенка, но Фанни Кост исчезла, а одновременно — один из конюхов. Все решили, что они сбежали вместе. Но остальные слуги начали жаловаться на ужасный запах. Когда все же стену в людской сломали, то обнаружили ее разлагающийся труп с мертвым ребенком на руках. Сэр Освальд, весьма удачно, был местным судьей. Провели расследование. Пропавший конюх был признан виновным и приговорен к смерти, если он появится. Но рука старины Гэлли стала появляться с ужасающей регулярностью, все время показывая на хозяина дома. Он заболел и вскоре умер, признавшись на смертном одре, что это он отец ребенка Фанни Кост. Он заплатил конюху, велев ему убить девушку и ребенка и замуровать их в стену. Потому тот и скрылся. А она с тех пор напоминает о себе этим запахом. Конечно, все это изрядная чушь… — Джонно выглядел расстроенным.

— Конечно. Но не говори Мэгги.

— Ты думаешь, она верит в привидения?

— Да. И они приводят ее в ужас.

Мы дошли до длинной галереи.

— Ну, тогда я отправляюсь в кровать, — сказал он.

— Спокойной ночи.

Я сохраняла суровое выражение лица, но, видя, каким затравленным он выглядит, чмокнула его в щеку в знак дружбы. Это