Подумав немного, я решаю начать поиски с первого дня этого учебного года. Кто бы ни нарисовал ту пиктограмму на полу, ему явно пришлось воспользоваться подсказками из первоисточников. Мысль о том, что в деле мог оказаться игрок, который не по зубам ни мне, ни даже Ашесу, просто выбрасываю на задворки сознания. Я верю, что мы в любом случае не уйдем с пустыми руками.

Даже судить не берусь, сколько времени мы проводим, выписывая всех потенциальных «вредителей», но достаточно долго, чтобы наши желудки одновременно начали требовать пищу. Ашес чертыхается в кулак, пытается откашляться, но его попытку перебивает аналогичное требование моего живота. Мы обмениваемся понимающими взглядами и, не сговариваясь, откладываем наши дела.

— Ничего себе. – Кронпринц косится на внушительный список имен, который мы успели составить. К счастью, этого времени нам как раз хватило, чтобы перебрать весь выбранный период. – Восемнадцать человек.

Я беру пергамент и пробегаю взглядом по фамилиям, мысленно хихикая над тем, что у милого моему сердцу Ашеса все-таки нашлось одно несовершенство – у него поистине ужасный почерк.

— Вот, - указываю пальцем на знакомое имя, - я знаю эту вентрану. Она та еще заучка, лучшая на третьем курсе. И то, что она трижды брала книги на тематику манагарской письменности говорит о том, что девчонка определенно владеет темой.

Ашес встает позади и через мое плечо заглядывает в пергамент.

— Она пишет целое исследование о метафизике, судьбе и карме, - говорит он. – Досаждает дяде своими дурацкими теориями. Боюсь, ты ошиблась, моя эстрани. Она безумна в своей тяге изучить вселенную, но никак не устроить заговор с целью свергнуть императора и извести целую семью, возможно, совершенно невинных людей.

Это «возможно» режет меня, словно раскаленный нож. Приходится в который раз напомнить себе, что после случившегося Ашес имеет полное право не верить никому. Даже мне. Точнее говоря, в сложившихся обстоятельствах именно мне ему полагается не верить вовсе.

Я молча вычеркиваю девчонку из списка.

— Вот этот – редкий зануда и неудачник, - продолжает свое разоблачение Ашес, осторожно вынимает перо из моих пальцев и вычеркивает вторую фамилию. Потом задумчиво грызет кончик белого оперенья, хмыкает – и вычеркивает еще двоих. – Они провинились и в качестве дисциплинарного наказания должны были переписать несколько трактатов от корки до корки. Скорее всего, «Мертвый язык» выбрали случайно, пальцем в небо.

— Мария эрд’Иллот, - читаю вслух предпоследнее имя. – Бегает за красавчиком с пятого курса. Как-то он сказал ей, что не интересуется девушками с ветром в голове. Ручаюсь, она просто пыталась сделать вид, что в ее черепной коробке есть еще что-то, кроме сквозняков.

— Богатый внутренний мир? Даже думать не хочу, какими окольными путями она выпросила разрешение посещать закрытую библиотеку. – Ашес брезгливо кривится, и так я узнаю, что мы подумали об одном и том же.

Общими усилиями мы сокращаем список до пяти человек. До пяти фамилий, о которых мы не знаем ровным счетом ничего, кроме того, что они обитают в стенах Аринг-Хола и каким-то образом получили пропуск в закрытую часть библиотеки.

— Что ж, это уже вполне посильная задача. – Я выписываю имена двух оставшихся девушек на отдельный пергамент и прячу его в притороченный к поясу мешочек с письменными принадлежностями. – Парни – твои.

Ашес сует пергамент за пазуху и несколько минут мы просто наслаждаемся тишиной и бездельем.

— Никогда себе не прошу, - нарушает тишину неожиданное признание моего принца.

Я вижу, как он тянется к шее, скользит пальцами по невидимому ошейнику.

— Если бы я не … - Он спотыкается, косится на меня с неприкрытой горечью. – Я должен был быть рядом с ними. А вместо меня убили Элиаса. Он был моим оруженосцем и другом. И этот проклятый ошейник, - Ашес сглатывает, снова теребит невидимое «украшение», - он надел, чтобы прикрыть мои… гммм… похождения.

Я не настолько глупа, чтобы не понять, о какого рода похождениях идет речь. Но мне все равно. В конце концов, мой Ашес был наследником короны и всей Империи, и кому, как ни ему, проживать жизнь на всю катушку до тех пор, пока не придет пора взять бразды правления и остепениться. Можете считать меня низкой и недостойной, но роль его любовницы я, возможно, приняла бы даже с радостью и удовольствием. Потому что прекрасно знаю, где мое место и на что я могу рассчитывать даже при самом благоприятном исходе. Статус невесты хилого Брайна давал мне многие преимущества и развязывал руки, но вряд ли мой немощный муж делал бы меня счастливой по ночам.

— Если бы ты погиб, мой принц, никому бы не стало легче, - рискую высказаться я, хотя чутье подсказывает, что Ашесу нужен молчаливый слушатель, а не читающая мораль рабыня его брата. И все же я хочу, чтобы он знал. – Судьба часто несправедлива ко всем нам.

Он горько улыбается.

— Я бы сказал, что она несправедлива ко всем, кто недостаточно силен, чтобы ей сопротивляться.

— Ты сопротивляешься, мой принц.

— И ты тоже, моя эстрани. Ты хранишь мой подарок?

Мое настроение мигом портится. Проклятье, а ведь я почти начала забывать о кинжале, который у меня так бессовестно украли.

Пряча взгляд в пол, время от времени заменяя чертыхания извинениями, рассказываю Ашесу печальную историю его подарка.

— Я была уверена, что никто не видел, куда я его прятала, мой принц, - заканчиваю с самым печальным и потерянным видом.

— Ну раз тайник нашли и кинжал вынули… Значит, кто-то знал тебя намного лучше, чем ты сама.

— Но не знал о настоящей стоимости и редкости вещи, которая попала ему в руки, раз так запросто оставил ее возле меня, - прибиваю я, но Ашес с сомнением качает головой.

— Ты все еще думаешь, что тягаешься с какими-то голодранцами, которые перебиваются с хлеба на воду? Очень сомневаюсь. Прости за этот вопрос, но… ты действительно уверена, что никто из твоих родных не причастен к случившемуся?

Я так резко взвиваюсь с места, что опрокидываю стул. В грохоте его падения мне слышится треск рвущихся по швам наших с Ашесом доверительных отношений. Задницей чую, что мне не стоило открывать рот, не стоило даже думать о том, чтобы перешагнуть за грань, где он становился наследником Империи, а я – беззубой «пустышкой», чья жизнь