конкретные объекты, исходя из идеи связи прототипа и копии, которая задает структуру его текста. Прежде всего, он осторожно подчеркивает тот факт, что «почти ничего не сохранилось в нем <в Риме> в целости». Подобное решение – назвать памятники Рима руинами – выглядит весьма ловким, потому что и Новый Рим в эпоху Хрисолоры уже пришел в упадок и мало что в нем напоминало о былом величии. Однако и в этих руинах, особенно в «остатках статуй, колонн, надгробий и построек», Хрисолора различает бесчисленные следы того, что сгинуло в прошлом. Далее он переходит к описанию надгробных памятников, их роли в сохранении исторической памяти, и описывает былые триумфальные шествия и процессии. Для внимательного зрителя скульптурные изображения боевых действий, осад, захвата пленных и трофеев служат настоящим уроком истории. Они позволяют не только определить, что за исторические персонажи там изображены; исходя из надписей и особенностей одежды зритель может различить представителей разных народов (таких как «мидийцы, персы, иберы, кельты или ассирийцы»). Кроме того, он узнает много нового о жизни древнего мира: «… каким снаряжением пользовались в старину, какими были отличительные знаки представителей власти, боевые порядки, сражения, осады, устройства военных лагерей» и так далее.

Здесь ярко проявляется та же самая идея ценности изображений – в особенности общедоступных скульптур, – которую мы уже видели в некоторых хрониках, упомянутых в главах 2 и 3. Хрисолора упоминает Геродота «и других историков», которые «оказали всем большую услугу… занявшись изучением <прошлого>», но далее противопоставляет их труды визуальным свидетельствам такого рода, как те, что сохранились в Риме. Изображения передают историю точнее, чем слова. Что еще лучше, они погружают зрителя в прошлое и события истории разворачиваются у него перед глазами.

Рассуждая таким образом о римских монументах, Хрисолора определяет свою собственную позицию зрителя и неизбежно предлагает ее читателю/слушателю письма. Такой зритель – это не просто праздный зевака; он умеет смотреть очень внимательно, обращает внимание на детали костюма, черты лица и атрибуты, позволяющие определить, кто именно и в какой ситуации изображен на той или иной стеле. Он рассматривает подробности, чтобы воссоздать широкий исторический контекст, к которому они отсылают. Умение смотреть вот так, считает Хрисолора, не только желательно, но необходимо: без него сама история рискует оказаться уничтоженной. Этот вывод следует из противоречия, на которое исследователи пока не обращали достаточного внимания. В одном месте Хрисолора пишет: «И на всем этом надписи крупными буквами, говорящие: “Сенат и Римский народ Юлию Цезарю, Титу или Веспасиану”», однако всего несколькими параграфами ниже он утверждает, что «деяния римского народа, Юлия Цезаря, Августа или кого-то другого канули в Лету и неизвестны большинству людей во всем мире, даже здесь, на их родине; деяния же апостолов цветут пышным цветом во всем мире».

И хотя эта мысль соответствует общему преклонению Хрисолоры перед триумфом христианства, из нее неясно, каким образом зритель – и особенно тот, каким его видит сам Хрисолора, – может полностью забыть об этих рельефах, где «крупными буквами» начертаны имена языческих полководцев и императоров. Хрисолора не просто торжествует победу христианства: настаивая на превосходстве христианской эры, он вынужден в обязательном порядке обрисовать и дохристианское прошлое, из которого смогла возникнуть «истинная» вера. Этот маневр повторяется в письме снова и снова, ad nauseam. Разумеется, граждане Рима и других городов вполне могли забыть Цезаря и Августа; однако Хрисолора убежден, что человек, желающий понять и оценить достижения Древнего Рима, обязан знать его историю. Такой человек должен быть способен воссоздать у себя перед глазами – желательно в визуальной форме – зрелище языческих побед, и лишь тогда он сможет оценить весь смысл возникшего позднее христианства. Иными словами, языческий Рим становится прототипом для выросшего из него христианского Рима (равно как Древний Рим становится прототипом для Нового). «Безбожные и неосвященные» памятники языческого Рима стали «освященными и святыми», а «языческие капища» обратились в «священные храмы». Языческое прошлое с его памятниками ознаменовало первый этап истории римского народа (неважно, идет ли речь о Древнем или о Новом Риме). И потому эти монументы ни в коей степени нельзя считать избыточными или чисто декоративными. Они служат ключевыми маркерами исторического единства – того идеала, который Хрисолора стремится защитить от любой угрозы, во всяком случае, на письме. В этом отношении его позиция близка тому, что писали константинопольские патриографы и летописцы, такие как Иоанн Малала, автор Пасхальной хроники и Никита Хониат.

Хрисолора в Риме (снова)

В описании языческих монументов Нового Рима мы обнаруживаем то же стремление к историческому единству, хоть и в менее выраженном виде. Хрисолора описывает основание города и перечисляет его выгоднейшие географические особенности – например, что особенно интересно для историков искусства, он упоминает «мраморные острова», расположенные сразу же за воротами, «как будто <Природа> знала, какой город должен был там быть построен». Среди самых древних памятников, созданных человеком, Хрисолора называет гробницы императоров, пусть даже некоторые из них превратились в руины. Далее он говорит о «других статуях, многие из которых, если мне не изменяет память, с востока поддерживаются изумительными колоннами. Ну а то, что в городе было множество и других такого же рода статуй, явствует с очевидностью из их еще и ныне видимых цоколей с надписями на них. Они разбросаны по разным местам, но больше всего – на Ипподроме».

Гробницы, статуи и колонны – это не только первый элемент литературной карты, начерченной Хрисолорой. Это те самые объекты, которые позволяли читателю/слушателю ориентироваться в городе и представлять, где именно он сейчас находится. Гробницы находились неподалеку от храма Святых Апостолов. Статуя «императора-законодателя» (вероятно, колонна и статуя Юстиниана) служит маркером, к востоку от которого можно обнаружить еще больше различных колонн и статуй. Особенно много таких артефактов находится на Ипподроме. Хрисолора упоминает исчезнувшие колонны на холме Ксиролофос и Воловьем форуме. На этих колоннах, обращенных к востоку, стояли статуи Феодосиев Великого и Младшего. Благодаря этим величественным памятникам (хотя от них остались только цоколи), автор видит перед собой бывшие городские ворота, «появившиеся по направлению к западу». Через них могли бы пройти даже башни, корабли и крепости, если бы они умели двигаться. Сбоку стояла колонна, которая когда-то служила постаментом для статуи:

И еще – так называемая колонна на другом холме, что возвышался над тем дворцом, где ты сейчас живешь; еще несколько – на Стратегии; одна – справа от храма святых Апостолов, и много других, цоколи которых были украшены скульптурами не хуже этих. <…> Порфировая колонна, что к востоку, на той же площади, поднимает