Шрифт:
Закладка:
„Пока я был рядом, проблемы не было. То, что сейчас происходит... Надо проводить исследование. Это же медицинский показатель, это же невозможно скрыть. Я вижу: он физиологически поменялся, у него лицо другое. Это разговор другой, слова другие, мимика другая, он вообще не тот. Он слова ищет, он слова вспоминает“, — отметил Богдан».
И естественно, мнение экспертов — на этот раз наркологов. Даже они признают, что речь Зеленского вполне адекватна. Но он с трудом концентрирует внимание и временами отключается. «Наверное, опять скажут, что не спал несколько ночей». И разумеется, кто же в это поверит? Комментарии пользователей — допускаю, что им, в отличие от экспертов, не платят ни копейки — единодушны: он под веществами, это не президент, сравните с нашим...
Очень скоро это «сравнение с нашим» перестало устраивать даже комментаторов с государственных сайтов. Потому что, в отличие от Зеленского, говорившего с трудом, но честно и внятно, Путину нечего было сказать, кроме регулярно повторяемой и давно разоблаченной лжи. А скоро он и говорить перестал — оправдать явный военный крах было нечем. С апреля Зеленский начал выигрывать этот бой — сначала по очкам, а затем и нокдаунами.
Переломной точкой оказались события в Буче — киевском пригороде, куда 15 марта вошли и откуда 2 апреля вышли российские войска.
VI. Буча
Я был в Буче в конце июня 2022 года, и над городом все еще стояла аура беды: есть места, в которых происходило нечто действительно страшное, и скопившийся там ужас не выветривается. Таким же я запомнил Спитак, где случилось 7 декабря 1988 года, во время армяно- азербайджанской войны, самое разрушительное в истории Армении девятибалльное землетрясение. В Буче летом шла невероятно бурная жизнь: постоянно привозили журналистов со всего мира, рядом отец Андрей, уцелевший в те десять дней, показывал двор церкви, построенной перед самой войной и еще не расписанной, и в этой церкви вместо икон стояли фотографии бучанских жертв — эксгумация, осмотр, перезахоронение; еще был перекопан церковный двор, но тут же, в церкви, тот же отец Андрей венчал новые пары и крестил новых детей. К июню в Бучу уже вернулись больше трехсот беженцев. Мэр Анатолий Федорук, который во время оккупации прятался у соседей (многие знали, и никто не выдал), показывал, что осталось от его дома. От самого дома, уточним, осталось очень мало, поскольку, уходя, российские войска расстреляли его из гранатометов; тут же стояла изуродованная «мазда», которую не смогли открыть, чтобы покататься, и решили поувечить, чтобы отвести душу. Но рядом с остовом полусгоревшего дома стояли невредимые гипсовые зайцы и грибы, а в уцелевшей беседке Федорук угощал журналистов коньяком и черешней. «Отстроимся», — говорил он бодро, но в глазах его бодрости не было. И чем больше Буча, со своими свадьбами и крестинами, старалась показать, что все не так страшно и жить еще можно, тем виднее было, что все это попытка спрятать непоправимое: большая часть жителей не только не оправилась от травмы, но не успела толком ее осознать.
Мертвые были похоронены, дома восстанавливались, беженцы возвращались — и тем не менее с необычайной остротой чувствовалось, что совсем недавно здесь было очень плохо, я знаю этот запах беды по Шуше и Беслану, и это запах не столько гари, сколько ужаса. Ужас висел в воздухе, это тяжелая материя, вроде ртути, и она долго еще никуда отсюда не денется. Это запах абсолютной беспомощности, крайней растерянности, чувство, что никто не спасет. При этом Буча была богатым пригородом, престижным районом, дома тут были хорошие и земля дорогая, и люди возвращались сюда в уверенности, что больше никто их отсюда не вышибет. И не вышиб, действительно, россиян сюда больше никто не впустил, их отшвырнули от Киева. Но наивен был тот, кто допустил возвращение. Можно похоронить мертвых и отмыть дома, но нельзя вернуться.
Все это было похоже на экскурсии в Освенцим, только во время войны. Вообще в современной войне все делается гораздо быстрей: враг еще наступает, а экскурсии уже возят. К нынешнему времени в Буче поработали, думаю, не меньше тысячи иностранных журналистов, и все, что там происходило, тщательно документировано. Многим — из психологического самосохранения — хотелось бы думать, что это пропаганда; но это не пропаганда.
Население Бучи составляло перед войной примерно 40 тысяч, убежать успело большинство — в городе оставалось порядка 5000. Жители Бучи уезжали на своих машинах под российским обстрелом. Российский спецназ появился в пригороде уже 25 февраля. Буча рассматривалась русскими как база для нападения на Ирпень. Дважды украинцы отбивали пригород, 3 марта он был сдан. Цитирую «Холод», подготовивший обзор мировых СМИ: «Всего в Буче было найдено 461 погибший. Из них 73 тела эксгумированы из самой крупной братской могилы у церкви Андрея Первозванного в присутствии европейских высокопоставленных чиновников Жозепа Борреля, Урсулы фон дер Ляйен и премьер-министра Украины Дениса Шмыгаля. Сорок похороненных были опознаны как мирные жители, на многих телах обнаружены следы огнестрельных ранений... 4 апреля газета e New York Times опубликовала спутниковые снимки Бучи, сделанные компанией Maxar Technologies в середине марта. Снимки фиксируют, что в период с 9 по 11 марта, когда город оставался под контролем российских сил, на Яблонской улице в Буче появились как минимум 11 темных объектов размером с человеческие тела, которые с тех пор не меняли расположения. На видео, снятых 2 апреля, когда город вновь вернулся под контроль украинской армии, тела мирных жителей лежат в тех же местах, что и объекты на спутниковых снимках, сделанных в конце марта. Еще два тела — одно из которых лежит рядом с велосипедом, второе — возле брошенной машины, — согласно спутниковым