Шрифт:
Закладка:
Генштаб Украины комментировал: «Столкнувшись с сопротивлением, противник был вынужден разворачиваться в боевые порядки и с боями продвигаться в направлении столицы. В течение трех суток, до конца дня 27 февраля, наступавшие с Чернобыльского направления передовые подразделения ВС РФ вышли и закрепились на рубеже населенных пунктов Стоянка —Гостомель – Демидов», — говорится в сообщении Генштаба. Десант в Гостомеле был уничтожен в ночь на 25 февраля, но россияне подбросили подкрепление. Колонна российской техники, продвигавшаяся на Киев, достигала к 1 марта 56-го километра и состояла из четырех батальонных групп, которые россияне ввели в действие 28 февраля. «Таким образом, огромная колонна, которая должна была захватить украинскую столицу, состояла из 10 резервных БТГ, подогнанных с белорусской территории. По ориентировочным оценкам, она насчитывала до 10 тысяч бойцов, около 100 танков и 400 БМП и БМД», — подсчитывает BBC.
Бой за село Мощун (три километра от Киева) привел к тому, что село разрушили до основания, но там россияне впервые были остановлены и отброшены. Еще одну БТГ уничтожили в Раковке (несколько севернее Мощуна). До 19 марта россияне наступали, потом были остановлены и стали окапываться, а 2 апреля покинули Ирпень и Бучу.
V. Март
Пресс-конференцию Зеленского 3 марта 2022 года было, честно говоря, страшно смотреть. Российская пресса не упустила случая поиздеваться над ним. Сколько бы его ни обзывали пьяным, было видно, что он не пьян, а просто смертельно устал: при внятной и быстрой речи, четких формулировках и безупречном самоконтроле он с трудом удерживался от того, чтобы не заснуть во время слишком многословных вопросов (и несколько раз в паузах попросту отрубался). Любой, кому приходилось бороться со сном, видит: перед нами человек, не сомкнувший глаз несколько суток. Эмоциональный выпад он позволил себе единственный раз — и больше, кажется, с тех пор никогда не обращался к Путину лично, вообще не позволял себе человеческой интонации в разговоре с ним. В конце марта 2022 года случилась Буча, и Зеленский надломился всерьез — или, если угодно, окаменел в ненависти. Русские перестали быть для него людьми, перестали быть даже врагами — они были теперь чем-то вроде инопланетных захватчиков, от которых не ждешь человеческих реакций.
Но 3 марта Зеленский будто еще верил, что все возможно остановить и отыграть назад: «Владимир Путин, уйди с нашей земли. Не хочешь сейчас уйти — сядь со мной за стол переговоров, я свободен. Сядь со мной, только не на тридцать метров, как с Эммануэлем Макроном, Шольцем — я ж сосед, меня не надо на тридцать метров держать! Я не кусаюсь. Я нормальный мужик, сядь со мной, поговори, чего ты боишься.
Я открытый человек, я знаю все вопросы, которые поднимает президент Путин, его окружение, министр иностранных дел. Надо говорить без обид, без условий — просто поговорить как люди и как мужчины. Я готов обсудить все вопросы. Об Украине, о проблематике русского языка, о Донбассе оккупированном, или не оккупированном. О статусе Донбасса, о „ДНР“, „ЛНР“ — обо всем, что происходит».
Сама возможность говорить, как мужик с мужиком, само упоминание о разговоре по-соседски — свидетельство не то что бесконечной наивности президента Зеленского, но доказательство шока, который он пережил вместе со всей Украиной. В России этот шок был далеко не так велик — там пропаганда подготовила население к войне, причем именно к российской агрессии, до которой нас якобы довели. Но градус пропаганды в Украине при Зеленском снизился, и в войну предпочитали не верить до последнего момента. Зеленский с искренним удивлением говорит, что Украину хотят не просто поставить на колени — ее хотят уничтожить, сделать так, чтобы ее просто не было. В предельном недоумении он спрашивает: чего вообще ты хочешь? Что мы должны сделать, чтобы вы перестали убивать наших детей? Скоро он поймет: нет таких жертв, на которые должна пойти Украина, нет таких уступок. Перед ним та же надвигающаяся железная стена, которая давила мир в тридцать девятом: единственное требование России — это чтобы никого больше не осталось.
«Но не можем же мы уйти со своей территории! Не можем же мы сказать, что мы — часть России, что нет никакой Украины?» — повторяет Зеленский, в душе, вероятно, уже понимая, что условия именно таковы: их, украинцев, просто не должно быть. Единственный способ для Путина сохраняться у власти вечно — война. Единственный возможный исход войны — не компромисс, а полная и безоговорочная капитуляция всего остального мира. Не сразу, постепенно, но — всего. На этой планете отсидеться нельзя. И у этого нового рейха есть ядерное оружие, которое он готов применить: терять нечего. Некоторые еще верили в то, что Путин запугивает. Скоро Зеленскому предстояло понять, что Путин действительно загнан в угол, и сила, которая его туда загнала, гораздо серьезней, чем НАТО. Эта сила — время. Противостоять современности, остановить будущее, навеки зафиксироваться на троне можно единственным способом — навязав миру войну и бросая в топку новые и новые поколения. Зеленский еще не понимает, что его единственная вина — принадлежность к этому будущему, отказ от архаики, нежелание жить в мире вечных противостояний, расстрелов и доносов. «Ну чего он хочет? Мы же не террористы, мы же не грабим банки», — повторяет Зеленский, нисколько не пытаясь в эту минуту выглядеть грозным и решительным: он задает детские вопросы, как школьник, которого преследуют уличные бандиты. Он шел себе домой, никого не трогал, а эта шпана его ловит по пути. У него даже отнять нечего, им не нужны его деньги на завтрак. Просто глумление и насилие — их способ жизни, они не умеют ничего другого. Хорошо помню, как мой сын, на которого напала такая шайка, спрашивал у меня в искренней растерянности: что я им сделал? Но что тут можно объяснить? Ты не сделал им ничего, и вместе с тем ты сделал все: твое существование на свете их отменяет, и они это чувствуют. Они не умеют, не хотят учиться и никогда не научатся тому, что умеешь ты. Их невозможно научить высокими эмоциям и открыть им сложные удовольствия. Великий советский сказочник Александр
