— Значит, это правда.

— Так и есть. И любая человеческая женщина, которая попытается выносить его ребенка, умрет мучительной смертью.

— Мы не можем принести его в жертву. Такой поступок навлек бы на нас ужасные вещи.

— Я все еще хочу его, — скулит Лилит.

— Я хочу обладать им. Всего один раз. Быть с богом — это…

— Этого не произойдет. Как я уже сказала, он мой.

— Ты всего лишь маленькая девочка с очень небольшим опытом.

Мой гнев вырывается на поверхность, и прежде чем я могу остановить себя, я наотмашь бью ее по лицу.

Потрясенная, она держится за покрасневшую щеку и, стиснув зубы, наносит удар, от которого я уклоняюсь. Отпрыгнув назад, я принимаю стойку, которой меня научил Титус.

С недоверчивым смешком она оглядывается на Фрейю, затем на меня.

— Как насчет того, если я убью тебя и оставлю его себе?

— Как насчет того, чтобы я надрала тебе задницу, прежде чем у тебя появится шанс?

Еще один удар, и я уклоняюсь от него во второй раз, сопровождая его великолепным левым хуком, который отбрасывает ее на шаг назад, и когда она промокает нос пальцем, красная точка покрывается ее кожей. Меня захлестывает волна адреналина, и я готовлюсь к следующему удару.

Справа наносится удар, которого я не ожидала, и моя челюсть дребезжит, когда он врезается мне в щеку. Еще один удар отбрасывает меня назад.

— Талия! Рев Титуса снизу — это белый шум на фоне стука крови в моем ухе и звона, который не прекращается.

— Кто теперь в крови, сука? Лилит бросается ко мне, но я откатываюсь в сторону, заставляя ее колени врезаться в камень. Зарычав, она вскакивает на ноги, и когда она пытается снова наброситься, я наношу удар ногой прямо ей в живот.

Со стоном она падает вперед, удерживаясь на руках.

Две недели назад я была бы кровавым месивом, умоляя эту женщину о пощаде. Теперь я не могу дождаться, когда снова встану на ноги, чтобы испытать свой правый хук.

— Хватит! Голос Фрейи эхом разносится вокруг нас, отражаясь от окружающих скал.

— Бороться за него бесполезно! Как она сказала, он не может быть удовлетворен просто любой женщиной.

Я чертовски уверена, что этого не говорила, но я не оспариваю ее точку зрения.

— Мы предоставим ему выбор, — говорит Фрейя с обещанием в голосе.

— Мы можем пригласить его остаться здесь, среди нас, или уйти с миром. Где, ты говоришь, ты наткнулась на них, Лилит?

— В хижине у реки.

— Тогда, если он пожелает вернуться именно туда, мы почтим это.

— И… и что с ней? Она решит пойти с ним!

Взгляд пожилой женщины падает на меня, когда я принимаю сидячее положение.

— Это ее выбор. В этом прелесть того, как мы живем. Многим нашим сестрам в этом мире не оказывают такой же любезности.

— Я просто … хотела его. Однажды.

Все еще со связанными руками Титус трусцой поднимается по каменистой тропе, пока не добирается до нас. Его мускулы влажны от пота и, несомненно, привлекли внимание Лилит, которая достает нож и разрезает веревку, связывающую его запястья.

Запрокинув голову к огромному Альфе рядом с ней, Фрейя смотрит на него с проблеском очарования, которого раньше не было.

— Титус, ты доказал свою состоятельность, и ты можешь остаться, или ты волен уйти.

— А как насчет других мужчин, с которыми я прибыл?

— Они просто обычные люди, поэтому им не будет предоставлено такое же предложение.

Кивнув, Титус отводит мою руку и направляется в противоположном направлении.

— Подожди. Настойчивость в голосе Фрейи заставляет его неохотно остановиться, ссутулив плечи.

— Моя дочь Лилит спрашивает, может ли она доставить тебе удовольствие, прежде чем ты уйдешь.

Дочь?

Задумчивый взгляд, которым Титус бросает на меня в ответ, заставляет мою руку сжаться в кулак, готовую сбить его с лица. Он качает головой.

— Не, я в порядке. Спасибо. Он снова тянет меня за собой, но я упираюсь пятками, чтобы сопротивляться.

— То, что ты делаешь с этими людьми… ничем не отличается от мародеров. Ничем не отличается от безмозглых Рейтеров. Ты производишь на свет детей, рожденных в результате отвратительного поступка.

Лилит делает шаг ко мне, словно собираясь напасть, и Фрейя вытягивает руку, чтобы остановить женщину.

— Ты права, дитя. Мы ничем не отличаемся от мародеров. Она опускает руку, и я наблюдаю, как тепло в ее глазах сменяется печалью.

— Я подозреваю, что ты никогда раньше не была прижата ни к одному из них. Ты никогда не кричала «нет» столько раз, когда у тебя горело горло. Тебя никогда не душила грязь, когда тебя прижимали и уводили, как злобных животных. Ты никогда не чувствовала, что весь мир ускользает из твоих рук, когда ты наблюдала, как твоего собственного ребенка насилуют рядом с тем местом, где ты лежала, истекая кровью.

Я перевожу взгляд на Лилит, губы которой дрожат, глаза полны слез, в то время как слова ее матери, кажется, возвращают ее в прошлое.

— Ты видишь… внутри каждого человека скрывается дикарь. Зверь, который выполняет его приказы ради добра или зла. Ее взгляд метнулся к Титусу и обратно ко мне.

— Я молюсь, чтобы ты никогда в жизни не почувствовала такой беспомощности. Но если это произойдет, знай, что вселенная наблюдает. И на каждое действие есть равная и противоположная реакция. Дети, рожденные от этих людей, будут воспитаны любящими руками, поэтому они никогда не будут так склонны воспринимать себя взрослыми.

Я хочу возразить, что они невиновны и что они не заслуживают такой участи, но, по правде говоря, я ничего не знаю об этих людях или о том, что они сделали.

Глава 3 5

Фонарь мерцает, когда я сижу на краю ванны, запрокинув голову назад, в то время как Титус, стоя на коленях, смазывает рану на моей щеке, куда меня ударила Лилит. Уголок моей губы распух и разбит, горит от укуса, нанесенного им ранее во время чистки.

Есть что-то в Тите, когда он такой нежный. Такое ощущение, что горный лев выбирает салат вместо мяса.

— Ты сражаешься как девчонка. Только мимолетная улыбка показывает его веселье, когда он продолжает смазывать мои раны.

— Сильная и храбрая девчонка.

— Когда они говорили о том, чтобы вздернуть тебя на кол и сжечь, все, о чем я могла думать, это о том, скольких мне придется убить, чтобы этого не произошло. Я никогда в жизни не испытывала ничего подобного.

— Что ты почувствовала?

— Страх. Я была в ужасе. В этом не было ничего сильного или храброго.

— Храбрость — это просто научиться контролировать страх внутри себя.

Я смотрю на его шрамы, оставленные насилием, которому он подвергался в жизни.

— Тебя ничто не пугает. Ни Бешенные, ни мутации или же смерть и банда женщин-психопаток.

Он фыркает от смеха и кивает.