в здании центра русской белоэмиграции в Белграде «Русском доме» на опере «Наталка Полтавка», где должен был петь Шаляпин. Они как раз вошли туда, и дед пошёл в гардероб сдавать вещи, а бабушка прошла в зал. В тот момент, когда он беседовал с главой местного отделения РОВС генералом Барбовичем, к нему подошли двое в штатском и надели на него наручники. Когда его выводили из театра, он увидел одну из своих пациенток, резко поднял руки в наручниках и крикнул: «Скажите Кате!» Бабушка бросилась домой, где находились ее дети (Галя и Боря, который родился в 1930 году) и родители. Едва она успела уничтожить все документы, свидетельствующие о связях с советской разведкой, как раздался стук в дверь и нагрянула полиция. Но обыск ничего не дал, что и позволило им в дальнейшем избежать более сурового наказания. Вообще бабушка, несмотря на то, что росла в достатке и была избалована, отличалась исключительным самообладанием и могла сконцентрироваться в нужный момент и не паниковать, хотя не имела разведывательной подготовки. После обыска бабушку и её родителей — Марию Николаевну и Фёдора Ардальоновича Дракиных — забрали в тюрьму, а дети остались с няней. Но Марию Николаевну вскоре выпустили, и она вернулась к детям. И надо сказать, что наша Служба позаботилась и организовала выезд детей вместе с Марией Николаевной через несколько стран, в том числе Францию, в Москву. В Париже они провели около полугода. Дети говорили только по-сербски — русского они не знали. Некоторое время они жили в гостинице «Москва». Шел 1936-й год. Тем временем в белградской контрразведке жестоко пытали Леонида Леонидовича, пытаясь выбить из него признательные показания о работе на Москву. Ему загоняли под ногти иголки, пихали за пазуху вынутые из кипятка яйца, швыряли со второго этажа спиной на булыжную мостовую — это только то, что я запомнила в детстве из разговоров в семье. Югославы в этом отношении были очень жестокими, у них уже вовсю процветал фашизм. Пытки эти продолжались в течение трех месяцев. Но он не только не назвал ни одного имени, но и не признался ни по одному пункту обвинения. Более того, он поддерживал всех остальных товарищей. Когда они встречались на очной ставке или в коридоре, он успевал шепнуть, какой линии придерживаться. Важно было ни в коем случае не признавать шпионаж против Югославии и связь с советской разведкой. Они утверждали, что работали исключительно из патриотических соображений против террористических белоэмигрантских организаций, что во многом соответствовало действительности. Нужно сказать, что югославский режим тогда был настроен во многом профашистски, и нацистские настроения процветали не только в Загребе, но и в Белграде. Мама в Белграде училась в немецкой школе, где преподавание всех предметов велось на немецком языке. Югославская контрразведка активно сотрудничала с немцами и итальянцами, а усташи действовали по всей территории Югославии. Усташи, как и бандеровцы, отличались звериной жестокостью, и, оказавшись в белградской тюрьме, дед на себе испытал их фашистские методы работы.

— А как проходил суд?

— Благодаря правильной линии, избранной дедом, шестерых из десяти пришлось оправдать — в том числе и Екатерину Фёдоровну, которая как раз и была ближайшей помощницей деда по резидентуре, принимала и отправляла сообщения, вела документацию и т. д. И чем дольше они жили вместе, тем сильнее становилась ее любовь к нему — об этом она сама мне говорила. Естественно, она целиком и полностью разделяла его убеждения, а из-за любви к дочери таким же образом настроился и её отец, Фёдор Ардальонович. Именно он, внедрившись в одну из местных фашистских организаций и став там комендантом, доставал списки засылаемых с территории Югославии в СССР террористов и диверсантов, причем не только их биографические данные, но и их фотографии. Согласно архивам ОГПУ, во многом благодаря этому на территории СССР к середине 30-х годов было обезврежено 17 диверсионных групп.

— Я читал, что Леонид Леонидович использовал суд в качестве трибуны, чтобы столкнуть РОВС и НТС. Так ли это?

— Да, совершенно верно. Он стремился сделать так, чтобы их руководители заподозрили друг друга в измене — то есть расколоть эмиграцию. В качестве членов своей организации арестованные сотрудники резидентуры назвали несколько одиозных фигур из среды российских эмигрантов, от которых они, дескать, получали информацию. К примеру, был упомянут ротмистр Комаровский, подозревавшийся резидентурой в сотрудничестве с польской и британской разведками. Разразился скандал. Руководители РОВС затеяли свое собственное расследование, что вызвало серьезную обеспокоенность в белоэмигрантских кругах не только Югославии, но и в Европе в целом. Процесс был шумный, он широко освещался в прессе. Сенсационные репортажи из зала суда печатались во всех газетах Западной Европы. Появились призывы наказать террористов, использовавших для своих целей территорию западных стран. Среди лидеров РОВС и НТС в Париже началась паника, а Общество галлиполийцев прекратило свое существование, как и аналогичная террористическая организация «Дружина» на территории Румынии. Она действовала в тесном контакте с румынской сигуранцей и находилась под особым покровительством представителя РОВС в Румынии генерала Геруа. Работа белоэмигрантских центров была парализована на длительное время, РОВС и НТС практически разошлись.

— И чем закончился суд?

— Благодаря грамотной работе адвокатов, нанятых нашей Службой, подсудимых не смогли признать виновными в шпионской деятельности против Югославии и в связях с советской разведкой. А ведь резидентуре удалось достать и передать в Москву документы, подтверждающие сотрудничество РОВС и югославских спецслужб с гитлеровской Германией. Суд признал Линицкого виновным лишь в «проведении коммунистической пропаганды в полицейской тюрьме в ходе следствия» и в «нанесении ущерба белоэмигрантской организации, связанного с кражей документов из сейфа». Он был приговорен к двум годам и восьми месяцам каторжных работ с отбыванием в тюрьме для политзаключенных. Фёдору Ардальоновичу дали год тюрьмы. Правда, заключение далось им обоим нелегко, так как условия содержания были крайне тяжелыми. Находясь в заключении, Леонид Леонидович вступил в члены компартии Югославии, вел пропагандистскую работу среди узников. На неоднократные предложения югославских спецслужб о сотрудничестве он неизменно отвечал отказом, несмотря на угрозы физической расправы. После того как в 1938 году он вышел на свободу, чекисты вывезли его на частном самолете в Москву, поскольку белые вновь в который уже раз приговорили его к смертной казни. Из Москвы дед прибыл в Харьков, где тогда жила его семья. В свои 38 лет он выглядел лет на семьдесят — абсолютно изможденным, весь в морщинах. К тому же оказалось, что в 1937 году расстреляли его мать из-за ее дворянского происхождения. Из органов деда уволили, хотя и признали его работу и поведение в