в гостиную, а потом попроси мадам Соз прийти туда к ним. — Он обернулся к Розали: — Извините, мадам, сейчас я должен заняться делами прихода, но с мадам Соз вы можете беседовать, сколько вам захочется.

Он снова поднял руку в благословении, но подавать ее не стал. Потом вернулся к себе в кабинет и закрыл дверь.

Аннетта провела их в гостиную и упорхнула искать Агату Соз. Восторг, который выразился на лице домоправительницы, когда она вошла и увидела, кто ее ждет, сообщил Розали все, что ей нужно было знать об этой великодушной женщине. Мадам Соз протянула руки к Элен, и та после секундного колебания взяла их и была притянута в теплые объятия.

— Ты замечательно выглядишь, деточка, — сказала Агата, когда они расцепились. — Слава богу, что у тебя все хорошо! Услышал Господь мои молитвы.

Она обернулась к Розали. Та протянула руку, и они вдвоем сели, сдвинув головы и тихо беседуя.

Аннетта вернулась, и Элен спросила:

— Ты теперь здесь работаешь?

— Да. Мадам Соз пришла в приют и попросила, чтобы меня сюда отпустили.

— Спасибо, что помогла мне сбежать, — произнесла Элен с некоторой неловкостью.

— Я просто закашлялась, а сестра Габриэлла чуть не упала, споткнувшись об меня. — Аннетта усмехнулась, вспомнив. — Ну и влетело же мне тогда от преподобной матери, когда мы вернулись домой! Вся была в синяках, но оно того стоило. Такую им всем подлянку устроила!

— А мадам Соз пришла за тобой?

— Она пошла к преподобной и сказала, что ищет горничную на обучение… и попросила меня, назвав по имени. Вряд ли преподобная была в восторге. Она пыталась послать Амели, но мадам сказала, что нужна именно я. — Аннетта неловко улыбнулась Элен: — Благодаря тебе я из той ямы выбралась.

— Это благодаря тебе, — ответила Элен. — Я бы вряд ли убежала, если бы не ты. — Она посмотрела на мать и мадам Соз, увлеченных разговором. — Она очень добрая, мадам Соз.

— Это да, — согласилась Аннетта. — И отец Ленуар тоже ничего. Вот отца Тома я на дух не переношу. Злой как жаба. Всегда находит огрехи и постоянно мне твердит, что я вообще живу на свете как порождение греха.

— Я его тоже терпеть не могу, — сказала Элен, и ее передернуло.

— Тебе повезло, что не надо с ним жить.

Розали посидела еще четверть часа, потом встала и сказала:

— Ну, Элен, нам пора домой. Еще раз скажи мадам Соз спасибо, что за тобой приглядела.

— Я вас никогда не забуду, мадам, — обещала Элен, когда они обнялись. — Вы мой добрый ангел. — Потом она порывисто обняла Аннетту: — И тебя я тоже никогда не забуду — ни украденный хлеб, ни то, что тебе за меня досталось. — Обернувшись, Элен убедилась, что никто не подслушивает: — И берегись этой жабы.

Через два дня Розали вернулась в Сент-Этьен, чтобы самолично контролировать подготовку к возвращению Жоржа. Эмиля она оставила в Париже, но Элен забрала с собой, так что девочка не увидела последствий посланного ею письма.

Вскоре после того, как они с матерью на поезде отбыли в деревню, в дверь доктора Симона постучали. Открыв, мадам Иветт увидела юную даму, в одиночестве стоящую на крыльце. Девушка сообщила, что ей совершенно необходимо видеть лейтенанта Сен-Клера.

— Прошу прощения, — мадам Иветт неодобрительно оглядела незнакомку с ног до головы, — но капитан Сен-Клер нездоров и никого не принимает. — С этими словами она попыталась закрыть дверь, но юную особу такой поворот событий явно не устраивал. Твердо поставив ногу на порог, она заявила:

— Будьте уверены, что меня он принять согласится. Пожалуйста, сообщите ему, что приехала его невеста.

Мадам Иветт посмотрела на нее с сомнением.

— Что ж, войдите. — Она пожала плечами. — Я спрошу у доктора.

Выглянув в этот момент из своей комнаты, доктор Симон увидел в прихожей привлекательную девушку.

— Добрый день, мадемуазель, — произнес он. — Чем могу служить?

— Меня зовут Сильвия Клавье, и я приехала повидаться с моим женихом, капитаном Сен-Клером.

— Вот как? — улыбнулся доктор. — Что ж, я очень рад вас видеть. Но прежде, чем вы к нему войдете, должен вас предупредить, что ему оказалось необходимо ампутировать ногу, и…

— Знаю я про его ногу, — недослушала Сильвия. — Элен мне написала.

Доктор Симон приподнял бровь.

— Понимаю, — кивнул он. — Но вы должны отдать себе отчет, что он потерял не только ногу, но и в некоторой степени уверенность в себе. Я не сомневаюсь, что ваш визит пойдет ему на пользу, но считаю своим долгом предупредить вас, чтобы действовали осторожно.

Сильвия посмотрела на него и кивнула, а потом грустно произнесла:

— Он почему-то написал, что больше не хочет на мне жениться.

— Уверен, что это не так, мадемуазель, но он вполне может считать, что не должен. Такие люди, как он, храбрые и честные, боятся стать обузой для друзей и родных.

— Обузой?! — возмутилась Сильвия. — Для меня он никогда ею не будет!

— И в этом вы должны его убедить, — улыбнулся доктор и шагнул в сторону, пропуская девушку в комнату Жоржа. — Не сомневаюсь, что у вас получится. Он, похоже, очень везучий.

Эпилог

Жанно вернулся к уличной жизни, как и прежде, живя общим домом с Полем и Мартышкой. Даже жизнь у Берже казалась ему слишком ограничительной. Теперь, став человеком со средствами — у него в кармане все еще лежали пятнадцать франков, — он желал жить независимо и заниматься своим делом, как такому человеку и положено.

Когда стихли бои, замолчали расстрельные команды и прекратились казни, город, который Жанно знал с самого своего рождения, поднялся, отряхнулся и стал жить дальше. Не то чтобы он вернулся к норме — она (по крайней мере, в прежних своих формах) умерла и была похоронена с расстрелянными коммунарами, — но из окрестных сел в Париж привозили провизию, ожили рынки, люди покупали и продавали. Все это предоставляло Жанно огромные возможности, и он выжимал из них максимум.

Несколько раз он побывал на авеню Сент-Анн, небрежно проходя мимо дома Сен-Клеров и высматривая Элен. Он не видел ее с тех пор, как оставил у Берже, и хотел знать, как она. Он понятия не имел, что сталось с ее братьями. И если на Жоржа ему было наплевать, то Марсель оставил в его душе след. Убил ли он Гастона? Хотелось бы.

Как-то в сумерках Жанно проходил мимо дома Дюпона, и у него на глазах двое мужчин, в которых он узнал подручных Гастона Жюля и Огюста, вышли из здания, неся большой провисающий тюк. Был ли