— Он умрет? — спросила Элен доктора Симона.

— Всеми силами постараюсь этого не допустить, — ответил тот. — Но в рану попала инфекция, и если ее не удалить, яд его убьет.

— Удалить? — не поняла Элен. — Удалить инфекцию?

— Нет, деточка, — мягко сказал доктор. — Удалить ногу.

У Элен глаза полезли на лоб от ужаса.

— Это значит — отрезать?

— Да, — кивнул доктор Симон, — именно это и значит.

Жорж продолжал выкрикивать бессвязные слова, и Элен сидела с ним, наблюдая.

— Надо оперировать немедленно, — сказал доктор. — Я подобное уже видел, когда служил военным врачом. Если ногу не отнять, он умрет.

— Но вы же говорили, что он поправится! — крикнула Элен. — Вы же ногу починили!

— Я починил кость, но выздоровление не пошло в нужном направлении. Прости, Элен, но другого выхода нет.

— Его повезут в больницу? — спросила она, смирившись наконец с тем, что он говорил.

— Нет. Буду оперировать здесь. — Он посмотрел на Элен, вспомнил, что ей пришлось пережить за последние недели, и решил обращаться с ней как со взрослой — сказать правду. — Если Жорж попадет в любую из парижских больниц, он вряд ли выйдет живым. Здесь мы сможем за ним ухаживать. Он будет центром нашего внимания, а не одним из множества больных в битком набитой палате.

— Вы ему скажете, что будете делать? — спросила Элен. — А если он ответит «нет»?

— В его состоянии невозможно было бы заставить его понять необходимость ампутации. Но если не оперировать, он умрет непременно.

В тот же вечер, после того как Жорж получил анестезию хлороформом, доктор вместе с ассистентом — врачом помоложе — и медсестрой провели ампутацию в операционной, которая располагалась в глубине дома.

В ожидании развязки Элен сидела в гостиной в обществе мадам Иветт. «Не может же Жорж умереть теперь, когда война закончена!» — думала девочка.

Казалось, век прошел, пока доктор вернулся и сообщил, что операция закончена и Жорж находится в постели, на втором этаже.

— Можешь пойти и посидеть с ним, пока он не проснется, — сказал доктор Элен. — Сестра будет рядом, и когда он очнется, ты должна немедленно известить ее и меня.

Когда Элен вошла, Жорж спал. Лицо у него было бледным, дыхание прерывистым. Девочка замерла, не в силах отвести глаз от провала в накрывавшем его одеяле — провала там, где должна была быть нижняя половина ноги. Потом, пододвинув к кровати стул, она села и взяла руку брата в свои. Она подождет, пока он придет в себя и ему скажут, что у него теперь одна нога.

Следующие дни стали сплошным ужасом. Жорж очнулся и обнаружил себя калекой. Отсутствующая нога болела, и Жорж тонул в трясине уныния. Ни Элен, ни кто другой ничем не могли поднять его дух. Хотя физическое выздоровление шло по плану — гангрену, всползавшую по ноге вверх, удалили, и если снова не примешается инфекция, то нет причин, чтобы больному не выздороветь, — доктор высказывал опасения насчет психического здоровья Жоржа.

— Но как он будет ходить? — спросила как-то Элен.

— Сделаем ему деревянную ногу, — ответил доктор. — Солдаты, потерявшие нижнюю конечность, научаются ходить на протезе.

— Лучше бы мне умереть, чем остаться таким, — горько говорил Жорж сестре. — Калека, во всем зависящий от милости всех и каждого.

Когда в городе более или менее установился мир, Элен написала родителям письмо и рассказала, что Жорж и она сейчас живут у доктора Симона.

Жорж был ранен, и пришлось отрезать ему ногу. Он очень грустный, но доктор Симон сказал, что, если бы не эта операция, он бы умер. У меня все в порядке, и я вам все расскажу, как только мы увидимся. Пожалуйста, милые, дорогие мамочка и папочка, приезжайте и заберите нас поскорее.

Марсель тут был, но после падения Парижа мы его не видели и не знаем, где он сейчас.

Через несколько дней Жорж подозвал Элен к себе.

— Хочу тебя попросить написать от моего имени письмо Сильвии, — сказал он. — Если помнишь, я собирался тебя к ней отвести, когда… — Голос его дрогнул.

— Конечно, помню, — улыбнулась Элен. — Это девушка, с которой вы собираетесь пожениться.

— Больше не собираемся, — пробормотал Жорж тусклым голосом. — Я не допущу, чтобы она связала свою жизнь с одноногим калекой.

— Но это глупо! — без обиняков высказалась Элен. — Если она тебя любит, ей будет неважно, сколько у тебя ног.

— Не спорь со мной, ты еще ребенок! — прикрикнул Жорж. — Тебе этого не понять, да и вообще это не твое дело.

Элен посмотрела на него потрясенно.

— Бедный Жорж! — шепнула она, пытаясь представить, через что пришлось пройти брату. Взяв его руки в свои и глядя ему в глаза, она сказала: — Пусть я ребенок, Жорж, но все равно я думаю, что ты ей должен сказать все как есть и дать право самой принять решение. Ты же не думаешь, что мы станем любить тебя меньше, потому что у тебя нет одной ноги?

Жорж грустно засмеялся.

— Нет, конечно же нет, но вы — родственники. Вам приходится со мной мириться, однако я не перенесу, если Сильвия выйдет за меня замуж из жалости.

С большой неохотой под его диктовку Элен написала Сильвии Клавье, что он больше не хочет на ней жениться. Объяснений Жорж не давал, боясь жалости, просто сообщил, что передумал.

— Ты ей не скажешь почему? — снова закинула удочку Элен.

— Нет! — яростно ответил Жорж, и тема была закрыта.

Навестив Жоржа, один из его сослуживцев-офицеров согласился взять письма и переправить их адресатам как можно быстрее. Взяв письма, он попрощался и ушел, но на улице его догнала Элеи и дала ему еще одно письмо.

— Это тоже для мадемуазель Сильвии. — сказала она.

Офицер взял второе письмо, адресованное Сильвии Клавье, с тем же детским почерком на конверте, что и два остальных.

— Я просто хочу, чтобы она знала: я здесь, и я за Жоржем присматриваю, — соврала Элен.

Офицер улыбнулся и кивнул:

— Не волнуйтесь, мадемуазель. Обещаю вам, что она это письмо получит.

Глава тридцатая

Розали срезала в саду розы, чтобы поставить дома в вазу, когда горничная Анна-Мари прибежала к ней, вся красная от волнения.

— Мадам, прошу вас, идите немедленно! — закричала она. — Из Парижа прибыл солдат с письмом!

Розали уронила корзинку и почти бегом кинулась в дом, крикнув через плечо:

— Анна-Мари, где мсье Сен-Клер?! Найдите его немедленно и скажите, что я жду его