– Зачем ты пришел? – спрашиваю я вместо этого. – Я уже сказала тебе, что у нас ничего не выйдет.

– Знаю. Но я пришел, чтобы тебя переубедить. – Он встает между мной и выходом, его проницательные глаза умоляют меня его выслушать.

– У тебя ничего не выйдет.

Я отступаю к кровати, стягивая с волос тугую резинку, от которой у меня начинает болеть голова. И бросаю ее на прикроватную тумбочку.

– Пайпер, я люблю тебя. – Мейсон прикладывает руку к груди, прямо над сердцем, словно для того, чтобы его признание прозвучало более убедительно. – И это, черт побери, просто чудо. Я думал, что этого никогда не произойдет. Я был счастлив – по крайней мере, я так думал. Ну, насколько это было возможно, учитывая… – Он машинально проводит пальцем по шраму на запястье. – Мне было не нужно ничего, кроме футбола и Хейли. Но в тот день, когда я познакомился с тобой, все изменилось. Я понял, что хочу большего. Меня не волнует твое прошлое. То, что с тобой произошло, произошло не по твоей вине, Пайпер. Это был не твой выбор. Но вот это – то, что происходит сейчас, – это твой выбор. Ты не можешь отрицать, что испытываешь ко мне какие-то чувства. Что, возможно, даже любишь меня. Но ты должна разрешить себе их испытывать.

Я нерешительно качаю головой:

– Даже если ты сможешь справиться с тем, что видел меня такой. Видел меня на той постели с теми парнями. Даже если все это для тебя не важно, я все равно думаю, что не смогу быть с тобой.

– Но почему, Пайпер? Ты считаешь себя ущербной? Потому что, уверяю тебя, все совсем наоборот. Я сочту за честь быть с тобой.

У меня совершенно нет сил. Ни эмоциональных, ни физических. Я устала сдерживаться. Может, если я все ему расскажу, он раз и навсегда поймет, что я права. Я прикрываю глаза, потому что для меня невыносимо смотреть на него, пока я обнажаю перед ним свою душу.

– Потому что твоя дочь всегда будет напоминать мне о дочери, которую я потеряла.

Слышно, как весь воздух из комнаты перемещается в его легкие. Я слышу его шаги, потом чувствую, как кровать рядом со мной проминается под его весом.

– У тебя была дочь? Ох, Пайпер. – Мейсон утешающе проводит рукой по моей спине и оставляет руку на постели, но держит ее так близко, что я чувствую ее тепло сквозь тонкую ткань шортов. – Расскажешь мне о ней?

Мои глаза все еще закрыты, когда я произношу:

– Ты меня возненавидишь.

– Я никогда тебя не возненавижу, милая. Ты была молода. Совершенно понятно – даже ожидаемо, – что после того, что с тобой произошло, ты сделала аборт. И если у тебя теперь не может быть детей, мы с этим справимся.

– Нет. Ты не понял.

– Тогда объясни.

– Мейсон… это слишком тяжело.

Он снова гладит меня по спине, пока я пытаюсь восстановить контроль над дыханием.

– Все в порядке, – повторяет он. – Я здесь. Я никуда не денусь.

Я делаю вдох. Потом выдох. Потом снова вдох. Через десять дыханий я наконец снова могу говорить. И тогда… может, потому, что я чувствую его успокаивающую руку у себя на спине. Может, потому, что бремя моих тайн стало слишком тяжелым. Может, я просто уже готова. Как бы то ни было, я начинаю говорить, и слова льются из меня быстрее, чем вода из прорванной плотины.

– Знаешь, как через несколько часов – а иногда даже через несколько дней – вспоминаешь какой-нибудь сон? В общем, после той вечеринки это стало случаться все чаще и чаще. Я думала, что сны про парней и секс – это просто нормальная часть половозрелости. Потом через несколько месяцев я заболела гриппом. Ну то есть я решила, что заболела гриппом, но он все никак не проходил. Наконец в ноябре – почти через четыре месяца после той вечеринки – мама отвела меня к врачу. Тогда-то я и узнала, что беременна. Я даже не знала, что потеряла девственность.

– О боже, Пайпер.

Мейсон пытается меня утешить, но в эту минуту я не хочу, чтобы он ко мне прикасался. Я отодвигаюсь от него, прислоняюсь к спинке кровати и прижимаю колени к груди.

– Родители сначала мне не поверили. В конце концов, они уже через все это проходили с Бэйлор. Но когда после ультразвука мне сообщили предполагаемую дату зачатия, стало нетрудно сложить два и два. Я мало что помнила про ту вечеринку. Я решила, что опьянела от нескольких выпитых порций алкоголя. Подруги, с которыми я пришла, шутили про то, как целовались с незнакомцами и на какое-то время меня потеряли. Я решила, что делала то же самое. Родители, разумеется, отвели меня в полицию. Но там нам сказали, что ничего не смогут сделать, потому что я не заявила об изнасиловании сразу. Они сказали, что проделают все обычные процедуры, заполнят документы и проверят тот дом. Но, скорее всего, все будет напрасно. После этого мне стали сниться другие сны. Сны, в которых я сопротивлялась. Может быть, мне просто хотелось так думать. А может, на поверхность всплывали воспоминания. Но дело в том, что я никогда не узнаю, кто был отцом моего ребенка.

По мне проходит волна дурноты.

– Ты и представить себе не можешь, что я почувствовала в тот момент, когда увидела фотографию и Кэссиди обвинила тебя в том, что…

– Черт! – Мейсон бледнеет. Кровь буквально отливает от его загорелого лица. – Ты подумала, что я мог бы быть отцом. А потом подумала, что я бы тебя возненавидел за то, что ты сделала аборт. Может, возненавидел бы настолько же сильно, насколько ты ненавидела меня за изнасилование.

Я прикрываю рот рукой, чтобы заглушить рыдания, которые поднимаются откуда-то из глубины.

– Я не сделала аборт, Мейсон.

Слезы, которые копились во мне пять лет, наконец стекают по моим щекам бесконечным потоком. Мое горло словно охвачено огнем, когда я пытаюсь ему объяснить:

– В мой семнадцатый день рождения у меня родилась дочь.

Мои слова перемежаются всхлипываниями и икотой. Я поднимаю затуманенные слезами глаза, чтобы посмотреть на его реакцию.

Его сломленное лицо – словно отражение моего. Я не видела плачущих мужчин с того дня, когда мой отец узнал, что меня изнасиловали. Я почти уверена, что Мейсон тихонько плакал мне в спину в ту ночь, когда я рассказала ему об изнасиловании,