Шрифт:
Закладка:
Пока я говорила, сомнение на ее лице исчезло, и чем больше мы обсуждали, тем больше ей нравилась моя идея. Ее одежду хвалили крупные американские журналы – Women’s Wear Daiyl и Harper’s Bazaar. Конечно же, это мог быть новый рынок сбыта для Chanel Modes. Американцы всегда копировали французский стиль.
– И Канада не так уж далеко, – продолжала я. – Всего три дня на океанском лайнере. Я буду приезжать в Париж не реже двух раз в год. А вы с Эдриенн станете навещать меня. Вместе съездим в Нью-Йорк. Андрэ сможет побывать у нас во время школьных каникул. Может быть, когда-нибудь он даже поступит в Королевский военный колледж, как Оскар.
– Но, Нинетт, – серьезно сказала Габриэль, – это значительные перемены. Ты уверена, что хочешь именно этого? Ты ведь не так давно знаешь Оскара.
Да, в Канаде меня ждали большие перемены. Но в этом была своя прелесть. Меня не заботил престиж, то, какая семья у Оскара, и то, кем он станет в будущем. Главное заключалось в том, что я люблю его, что война закончилась и пришло время жить.
– Не сомневаюсь, – ответила я. – Я люблю его. И это все, чего я хочу.
Она вздохнула, потом обняла меня так крепко и так надолго, словно не хотела отпускать. Наконец отступила назад и оценивающе оглядела меня.
– Как думаешь, Нинетт? Атлас? Кружево? Мы должны начать прямо сейчас. – Она хлопнула в ладоши и широко улыбнулась, ее глаза загорелись. – Нам нужно сшить свадебное платье!
Кроме платья требовалось приданое, и Габриэль наняла швей, которые занимались только им.
Пришла моя очередь готовиться к замужеству.
ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТЬ
Оскар курсировал между Францией и Англией еще несколько месяцев, официально оставаясь на службе в Королевских ВВС. Скоро я должна была стать миссис Оскар Флеминг, женой будущего адвоката, сына одного из самых известных виндзорских семейств. Оскар рассказывал о чаепитиях, танцах, домашних вечеринках, вечеринках в загородных клубах и яхт-клубах, поездках в Детройт, теннисных турнирах, про игру под названием бридж. У его семьи были яхта и загородный дом. Как странно думать, что все, о чем я мечтала в молодости – место в обществе, – вдруг оказалось передо мной, а мне это было не нужно. Теперь мне был необходим только Оскар, компаньон, любовник, муж.
– Я научу тебя, – сказал Оскар, когда я призналась, что не умею играть в бридж.
– Помимо всего прочего я не умею дуть на карты, чтобы отогнать невезение.
– Невезение? – Он улыбнулся. – С меня довольно невезения! – Он поцеловал меня в щеку. – Теперь нас ждет только удача.
Шел 1919 год, и в Париже все были влюблены. Все словно помешались на любви. Романтика рябью расходилась по поверхности Сены, шелестела листьями каштанов. Лилась из бальных залов и кабаре звуками джаза – новой музыки и нового образа жизни.
Женщины снова были готовы одеваться роскошно, и новая коллекция Габриэль получилась изысканной: платья-туники из лучших материалов, украшенные очаровательными деталями, золотой или черной сеткой, тонкой вышивкой из бисера в виде виноградной лозы, бархатными накидками, отделанными страусиными перьями. Я представляла, как буду носить их в Виндзоре в загородных клубах, хотя до сих пор не очень понимала, что такое загородный клуб. Все, что действительно сейчас имело для меня значение, – это то, что я буду под руку с Оскаром, моим храбрым, красивым летчиком.
Моя сестра снова стала прежней Габриэль, обида и боль из-за женитьбы Кейпела сходили на нет. Она сняла виллу в Сен-Клу, за городом, где они могли быть вместе, не привлекая особого внимания.
– Он женат на ней, – говорила она о Диане Уиндхем, – но любит меня.
То была совсем не идеальная ситуация, но она слишком любила его. Она не могла прогнать его, даже из гордости, которой у нее было в избытке.
– Забавно, порой случается такое, с чем, как тебе чудилось, ты никогда не сможешь смириться, и тем не менее ты живешь с этим, – однажды задумчиво произнесла она.
Я планировала привезти в Виндзор по одной вещи из всех коллекций. Как мне нравилось произносить это слово – Виндзор. Словно я королева Англии! Я даже взяла с собой одну из молодых швей, Жанну, в качестве горничной и помощницы при открытии бутика. Каждый день я практиковалась в английском. Я немного его знала отчасти благодаря Бою и Андрэ, который все еще давал мне уроки, когда приезжал на каникулы. Windsor. Mrs. Oscar Fleming. How doyou do? So pleased to meetyou[80].
Все это было так волнительно, все произошло так быстро!
Но иногда, особенно когда Оскар отправлялся на службу в Англию, сомнения все же закрадывались. Не из-за Оскара, а из-за тех, кого я оставляю: Габриэль, Эдриенн, Андрэ. Париж. Все, что мне дорого и знакомо.
И конечно, где-то в глубине моего сердца все еще оставался Лучо.
Мы с Оскаром никогда не говорили о прошлой любви. Он никогда не спрашивал, почему у меня никого нет. В этом не было ничего необычного. Столько французов погибло за долгие годы войны…
Лучше не ворошить старые воспоминания. Я так решила. К чему говорить о том, что было, если можно думать о будущем. Однажды вечером в «Мажестик», танцуя с Оскаром, я наслаждалась его теплом, ритмичными движениями его тела, ощущением его руки, крепко сжимающей мою, когда он вел меня по танцполу. Это была рука летчика, сильная, натренированная в сложных маневрах, быстрым переключением рычагов. Я позволила себе расслабиться, мои глаза почти не замечали другие пары, скользящие рядом или сидящие за столиками, все вокруг утратило ясность очертаний. Но когда мы проплыли мимо входа, появилось лицо, которое я узнала, которое обрело форму.
Лучо?!
Это длилось долю секунды, но в тот момент я была уверена, что это он.
Я вырвалась и, оставив Оскара посреди бального зала, чувствуя, как колотится сердце и пульсируют виски, стала проталкиваться сквозь толпу к дверям. Я осмотрела все: фойе, ресторан, гостиную. Снаружи мои глаза метались между уличными фонарями, изучали темные места, пытаясь разглядеть фигуру в тени.
– Лучо, – позвала я, но ответа не последовало. Мой голос эхом разнесся по авеню Клебер.
Обессиленная, дрожащая, я села на ступеньки. В голове судорожно мелькали мысли – может быть, это не он, может быть, это мое воображение, может быть, это призрак!
Что я делаю?! Я же люблю Оскара!
Не
