Если ты не женат, люди подозревают, что с тобой что-то не так. И, разумеется, нужна жена с родословной, которая не будет компрометировать мужа тем, что является дочерью коробейника и сама продает одежду.

– Но он любит тебя! – возразила я. – Он никогда не сможет никого так сильно любить.

– Любовь тут ни при чем. – Она рассмеялась сухим, горьким смехом. – Даже забавно. Одно из качеств, которое я больше всего любила в Бое, – это его честолюбие.

Габриэль стала Кем-то Лучше, но она все еще была недостаточно хороша.

Она снова превратилась в дерзкую маленькую девочку, злую на весь мир, напряженную от разочарования, все еще неспособную понять, как отец мог предать ее. Теперь это же проделал Бой. Он объявил миру о своей любви к кому-то другому, и неважно, подлинная она или нет.

Даже я чувствовала себя обманутой. Он был мне как брат, а Андрэ – как отец.

Мне было до слез обидно за Габриэль, и вместе с тем во мне зародилось новое чувство – жесткость. Мужчины уходят. Именно так они и поступают. Отцы. Любовники. Мужчины, которым ты доверяешь. Мужчины, которым ты отдаешь все свое сердце. Они говорят тебе, что любят, а потом по той или иной причине уходят. Единственное, что любовь, как и война, гарантирует – это душевную боль.

Я ходила по Биаррицу как в тумане. Порой мое внимание привлекали американские и канадские солдаты. Они группами по двое-трое приезжали в отпуск на побережье и плавали в океане, далеко в больших волнах. Они прыгали с самых высоких скал. В них были открытость, жизнерадостность, наивность, все то, чего мне так не хватало. Они были уверены в себе и бесстрашны.

Спустя несколько дней после того, как Габриэль вернулась в Париж, я взяла наши самые острые ножницы и протянула Элизе.

Я хотела знать, каково это – чувствовать легкость, чувствовать, что могу летать.

Новости из Парижа становились все хуже. Патовая ситуация закончилась не в нашу пользу. Немцы снова все ближе и ближе подбирались к городу. Их самолеты снова наводили ужас, это был 1918 год, и теперь они стали быстрее. Они несли еще больше бомб. Они разрушали с удвоенной силой.

На фронте продолжался кошмар, гибли люди, гибли лошади.

Немцы безжалостно атаковали мирных жителей. Они обстреливали город из дальнобойных орудий, расположенных на расстоянии ста двадцати километров, выпуская не менее двадцати снарядов в день, снарядов, которые, казалось, появлялись из ниоткуда, разрушая здания, дороги и парки, убивая невинных парижан.

Трусы – так давным-давно назвал их Лучо, и он был прав. В марте, в Страстную пятницу, снаряд упал на церковь Сен-Жерве, когда там проходила месса. Более девяноста человек были убиты во время молитвы.

Я телеграфировала Габриэль и Эдриенн, умоляя их покинуть Париж и укрыться в Биаррице, но они отказались. Эдриенн все еще настаивала на том, чтобы быть ближе к фронту на случай, если с Морисом что-нибудь случится. А Габриэль хотела быть рядом к Кейпелом. Он еще не был женат и по-прежнему приезжал к ней в отпуск.

Не обращая внимания на бомбы, сыплющиеся с неба, обстрелы, штурм со всех сторон, Габриэль продолжала работать. К новому сезону она украсила трикотажные пальто узором в тон платью или блузке, которые надевались под него. Ее мысли были сосредоточены на комплектах, одинаковых наборах, и в разгар бури она даже умудрилась извлечь прибыль из обстрелов. Дамы, гостившие в «Ритце», хотели выглядеть презентабельно и в бомбоубежищах. Посреди ночи, когда завывали сирены, не было времени одеваться. Поэтому сестра шила одежду, в которой можно было спать или быстро натянуть на себя, а в качестве материала использовала запас мужских пижам из красного джерси, который ей удалось где-то раздобыть. То были искусно сшитые костюмы свободного покроя. Они были нужны всем. И я представляла, как Бой, одобрительно улыбаясь, говорит:

– Это великолепно, Коко! Ты принесла моду в бомбоубежища.

ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТЬ

Весна сменилась летом, и голоса мальчишек, выкрикивающих газетные заголовки, зазвучали совсем по-другому. То были звуки победных боев, одного за другим. Белло Вуд. Марна. Битва при Амьене.

Американцы – хорошо обученные бойцы, не истощенные продолжительной войной, – наконец-то прибыли на фронт в полном составе. Вместе с англичанами и французами они смогли оттеснить немцев. Снова забрезжила надежда – сначала это был тихий шепот, потом все громче и громче. Война скоро закончится!

Пора было возвращаться в Париж. Элиза могла сама управлять бутиком в Биаррице, а я хотела быть в городе, когда закончится война. Мне хотелось праздновать победу именно там.

И Лучо. Может быть, он наконец вернется.

Меня не было в Париже целый год, город изменился. Повсюду разбитые или заколоченные досками окна. Те, что уцелели, были заклеены кусочками бумаги, чтобы предотвратить расползание трещин. Эти листочки создавали причудливые узоры и орнаменты.

Вокруг памятников аккуратно, почти с нежностью, были сложены мешки с песком, напоминавшие, как сильно парижане заботятся о своем городе. Кое-где вместо зданий – лишь груды щебня. Но самым шокирующим зрелищем для меня стала огромная воронка от снаряда в Тюильри – в саду, где мы с Лучо так часто гуляли. И прекрасные каштаны… В холодную зиму, когда не хватало угля, их рубили на дрова. Почти святотатство! Хотя по образовавшимся проплешинам было заметно, что деревья пытались сохранить изо всех сил.

Я скучала по Парижу.

И по Габриэль, которая лихорадочно трудилась:

– Война скоро закончится, Нинетт, и людям понадобится новая одежда – спортивная, повседневная и вечерняя. Мы должны быть готовы.

Нам нужно было больше места, и мы, не посоветовавшись с Кейпелом, внесли залог за целый дом под номером 31 по улице Камбон. Теперь это были наши деньги. Из-за войны стало возможным получить лицензию. И Габриэль могла привезти свои модные творения из Биаррица в Париж и продавать здесь не только трикотаж, но и самые дорогие вещи, сшитые вручную, сделанные на заказ для частных клиентов. Сирота, которой говорили, что ей очень повезет, если она станет швеей, стояла у руля дома Высокой моды в столице мировой моды.

– Столько всего надо сделать, – суетилась она, не останавливаясь ни на минуту, словно отгоняя нечто, незримо надвигающееся на нее.

В августе в газете Le Gaulois было опубликовано объявление.

Артур Кейпел женился на достопочтенной Диане Уиндхем.

Габриэль понимала, что этот день однажды наступит, но все равно была потрясена. Бой долго колебался, утверждала она, но