Шрифт:
Закладка:
Впрочем, иногда удавалось посетить казино в сопровождении Артуро, который приехал в Биарриц давать уроки танцев. О Лучо он ничего не слышал. Семья тоже была в неведении. Всякий раз, когда он произносил мое имя – Антониета, меня бросало сначала в жар, потом в холод.
Артуро все еще блистал. Он по-прежнему ходил с важным видом, с гвоздикой в петлице, ослепительно улыбаясь, по-прежнему брал с собой граммофон. Но он тоже страдал. В Париже он влюбился в скрипача «с самыми гибкими руками на свете, Антониета. Если бы ты только слышала, как он играет». Скрипач был мобилизован, как и все остальные, и сейчас находился на фронте.
В казино Биаррица Артуро научил меня играть в азартные игры, в частности в баккара.
– Когда получишь карты, Антониета, ты должна сразу же подуть на них, чтобы отогнать неудачу.
Чтобы отвлечься, мы танцевали, а потом на балконе курили сигареты в длинных белых мундштуках. Я носила модные вечерние платья от Габриэль и выглядела утонченно. Не осталось и следа от наивной деревенщины из провинции.
Но внутри у меня были тоска и опустошенность.
Я усердно работала, занимая каждую минуту, только чтобы не оставаться наедине со своими мыслями. Это был единственный способ не замечать пустоты, не слышать голос Лучо в своей голове. Лошади умирают от голода, проваливаются в грязь, их разрывает снарядами. Я путешествовала от бутика к бутику, наблюдая за всем происходящим, размещая объявления для клиентов в Le Figaro, чтобы они знали, где я нахожусь, и могли назначать встречи. Были те, кто предпочитал иметь дело только со мной.
МАДМУАЗЕЛЬ АНТУАНЕТТА ШАНЕЛЬ В ПАРИЖЕ.
МАДМУАЗЕЛЬ АНТУАНЕТТА ШАНЕЛЬ В ДОВИЛЕ.
МАДМУАЗЕЛЬ АНТУАНЕТТА ШАНЕЛЬ В БИАРРИЦЕ.
Шли месяцы, а дни, проведенные с Лучо, становились далеким воспоминанием, и я наконец-то призналась себе, что эти объявления предназначались ему. Я не могла ему написать. Я не знала, где он. Я не стала гоняться за ним, как моя мать за Альбером.
Все, что я делала, это печатала короткую строчку мелким черным шрифтом на последней странице газеты, надеясь, что один из миллионов экземпляров, разошедшихся по всему земному шару, возможно, попадет ему в руки.
К концу 1915 года Лучо не было уже больше полугода. В первое время после приезда в Биарриц я скучала ужасно, боль от разлуки ранила так глубоко, что почти сгибала меня пополам. Потеря была жестокой. Но боль притупилась, стала ноющей, и я порой сомневалась, реальна ли наша встреча с Лучо или то был просто сон. От этого делалось еще хуже.
ШЕСТЬДЕСЯТ ДВА
Бутик в Биаррице пользовался еще бо́льшим успехом, чем в Довиле. Во время короткой поездки в Париж, вечером, когда магазин на улице Камбон опустел, я вручила Габриэль листок. Это был чек на имя Артура Кейпела.
– Это он? – спросила она, не отрывая взгляда от бумаги, которую держала в руках.
– Это он.
– И с этой минуты я ему ничего не должна?
– Ни единого сантима.
Я ожидала, что ее лицо просветлеет. Я ожидала увидеть улыбку, услышать радостный возглас, призыв к торжеству. Возможно, даже благодарность. Или: Нинетт, я бы не справилась без тебя. Однако она оставалась тихой и задумчивой.
– Ты знаешь, что это значит? – спросила она.
– Что ты свободна?
Мгновение она казалась растерянной, как будто все еще не до конца осознавала происходящее. Затем подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза с печалью, которой я не ожидала.
– Это значит, что он мне больше не нужен.
ШЕСТЬДЕСЯТ ТРИ
Бой дал ей крылья. Но она не была готова использовать их.
Когда Бой находился в Париже, она спешила вернуться из Биаррица, оставляя свои вечерние платья и другие модели незаконченными, опасаясь, что будет скучать по нему. Она даже купила «Роллс-Ройс» и наняла шофера:
– Так быстрее добираться из одного места в другое. Мне не придется ждать поезд.
Тем временем повседневные костюмы Габриэль из джерси стали улетать, клиенты покупали их сразу в нескольких цветах, особенно после того как актриса Женевьева Викс была замечена в Hôtel de Paris в синем пальто из джерси. Мы праздновали в мае и еще раз в июле, когда Les Élégances Parisiennes напечатали иллюстрации с ее курортными костюмами из джерси, используя рисунки Селестины. Габриэль стала богатой и независимой. Американский журнал Women’s Wear Daiyl писал, что «Шанель стала модой, а джерси – повальным увлечением», и все же ее счастье зависело от Кейпела. Она чего-то боялась, но скрывала. Я поняла это по тому, как она нервно двигалась, выкуривая сигарету за сигаретой. Была вспыльчива со швеями и несправедлива с манекенщицами, которые жаловались на свою зарплату.
– Они красивые девушки, – восклицала она, раздраженно махнув рукой, – и вполне могут найти человека, который позаботится о них!
Я беспокоилась за Габриэль. Она все принимала близко к сердцу, выглядела бледной и усталой.
Однажды в выходные, приехав из Парижа, Габриэль взяла Андрэ и его маленькую собачку Бруно на пляж, а Эдриенн осталась со мной и поведала обо всем.
– Когда Бой возвращается откуда бы то ни было, мир замирает, – сказала Эдриенн. – Они целыми днями не выходят из квартиры. Потом он снова уходит, и после этого она либо кричит на кого-то, либо едва говорит.
– Да, – согласилась я. – Здесь она такая же. Набросилась на одну из наших лучших швей и довела ту до слез. Мне пришлось улаживать конфликт. Мы не можем позволить себе потерять хорошую швею, тем более что Габриэль не соглашается платить больше.
– Просто Кейпел сейчас в отъезде дольше, чем обычно, – добавила Эдриен. – Почти все время в Англии. Клемансо предложил ему какой-то дипломатический пост, что-то связанное с созданием Альянсов. Ходят слухи, что он проводит много времени в аристократических кругах.
– В Англии почти все аристократы, не так ли?
– Но не Бой, – произнесла она без улыбки.
Внутри меня зазвенел сигнал тревоги.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что он хочет им стать, – ответила Эдриен с беспокойством в голосе. – Стать аристократом, понимаешь? Боюсь, Бой думает заключить стратегический брак.
Я недоверчиво прижала руку к груди.
– Это тебе Габриэль сказала?
– Нет, по крайней мере не вслух.
– Но он никогда этого не сделает, – запротестовала я. Только не Бой. Такой открытый, социалист, гуманист, который верил в равенство для всех,
