Шрифт:
Закладка:
В коробке от обуви на верхней полке лежала пачка писем. Те, что обычно хранят. От работодателя, налоговой и от старых друзей, родственников или возлюбленных. Одно из них удивило Фредрика. Мятое, с потрепанными уголками и с именем и адресом Кафы. Его внимание привлекла печать на конверте: лев под скрещенными мечами. Это герб Обороны, под ним надпись: Администрация ветеранов Вооруженных сил. Письмо запечатано. Может быть… нет, это уже нарушение всех границ.
Что это могло значить? Кафа что, ветеран войны? В таком случае есть только одна война, в которой она могла участвовать по возрасту. Война с Талибаном в Афганистане. Она ни слова не рассказывала об этом, он точно уверен.
Фредрик убрал письма на место, налил себе стакан воды из-под крана и сел за кухонный стол. Посмотрел в окно на крутую шиферную крышу церкви Сагене и стал вспоминать, как вела себя Кафа: всегда такая сообразительная, логичная и собранная, в последнее время казалось, что она вообще его не слушала. Ее взгляд был рассеянным, выражение лица отсутствующее. Он вспомнил, как впервые увидел ее такой. Это было, когда они стояли в гостиной у Франке. Тело Риты лежало в коридоре, а Фредрик рассказывал Кафе про документалку, которую снимала Бенедикте. «Темное время».
Кафа тогда побледнела и спросила.
— Но материал ведь удалили?
Фредрик, конечно же, тогда решил, что она беспокоится за расследование. Может, он ошибся? Может Кафа волновалась, не сохранилась ли еще копия? Первая серия должна была рассказывать об операции в Афганистане. Кафа знала об этой операции? Была ли она, как и Фредрик, каким-то образом вовлечена в это дело? Может, она в опасности? Полуоткрытые ящики комода, отсутствующая зубная щетка, газеты на пороге… Признаки того, что она очень торопилась и взяла с собой только самое необходимое, прежде чем исчезнуть.
Фотография на окне затрепетала от легкого дуновения ветра с улицы, и Фредрик схватил ее, чтобы не порвалась. Тут-то он и увидел шесть цифр, написанных на обратной стороне. Телефонный номер.
Мгновение Фредрик рассматривал фото. Сколько тут Кафе? Лет пятнадцать? Семнадцать? Тогда у нее щеки были покруглее. И вообще она была радостнее. Ничем не обеспокоенная. Фредрик набрал номер и долго ждал, пока ему ответят.
— Приют Вёйен, Ингрид слушает.
Фредрику понадобилась секунда, чтобы собраться с мыслями. Приют?
— Добрый день. Меня зовут Фредрик Бейер, я старший офицер полиции.
— Чем могу вам помочь?
— Я пытаюсь найти свою коллегу. Полагаю, что ее родители проживают у вас. По крайней мере, кто-то один из них.
— Как их зовут?
— К сожалению, они у меня не записаны. Может, посмотрите по фамилии моей коллеги? У вас наверняка есть список родственников?
— Да… — неуверенно ответила женщина. — Вы ведь из полиции?
Прикусив язык, Фредрик вежливо ответил и даже продиктовал номер на своем пропуске.
— Родители Кафы Икбаль тут не живут.
— Не живут?
— А вот ее сын — живет. Номан Мохаммед Икбаль.
Здание приюта Вёйен на площади Александра Хьелланда было кричаще красного цвета.
В коридоре блеклые стены в коридоре были из огнеупорного материала, а сам коридор отвечал требованиям по ширине для перевозки пациентов на каталках. Линолеум на полу отвечал предписаниям о напольном покрытии для медперсонала, а неизвестные картины на стенах соответствовали той части бюджета, которую решено было выделить на украшение приюта. Кухня располагалась на одобренном правилами расстоянии от палат пациентов, а палаты находились на положенном расстоянии от комнаты отдыха персонала. Надпись на стене гласила, что обращаться с вопросами нужно исключительно на стойку информации. Один из плакатов описывал меры предосторожности, чтобы не заразиться инфекциями, передающимися воздушно-капельным путем.
Здесь все было отрегулировано так, как удобно людям. Однако ничего человеческого в этом здании не было. Коробка хранения для тех, чья жизнь закончилась, но жить им оставалось еще долго.
Фредрик уже бывал у этого дома, но ни разу не заходил внутрь. Он завозил сюда Кафу, забирал ее. И она ни разу даже не обмолвилась, что у нее есть ребенок. Сын. Номан Мохаммед Икбаль. Имя было указано на дверной табличке. Плотного телосложения медбрат с рыжей бородой проводил полицейского до двери. Дверь за ними беззвучно закрылась. Шторы на окнах задернуты, кровать застелена, одежда сложена на полках. Пахнет стерильным средством и детским мылом.
— Номан очень чувствителен к свету, — сказал медбрат глубоким уверенным голосом, — Ему больше нравится в темноте, поэтому мы включаем только это. — он показал на накрытую чем-то лампу, стоявшую на столе между кроватью и инвалидной коляской. — Но сейчас его здесь нет… — Медбрат зажег потолочный свет.
На стене с холщовыми обоями над кроватью были булавками прикреплены фотографии. Фредрик надвинул очки на нос. Так вот как выглядит мальчик. Поэтому она никогда о нем не рассказывала? Она стыдилась его?
Фредрик открепил снимок, где мальчика было видно лучше всего. Парк Вигеланда, солнца светит, голубое небо. Мальчик сидит на гранитной скульптуре, изображавшей стоящую на четвереньках голую женщину, а Кафа обнимает его за талию и улыбается. А что же он? Трудно сказать. Его лицо обезображено, кожа местами блестящая и натянутая, местами в рубцах, похожих на жирных дождевых червей. Веки одного глаза словно срослись, и только по щелке второго можно было увидеть, что мальчик напрягался, чтобы разглядеть все вокруг. Рот искривлен в гримасе. На вид ему лет одиннадцать-двенадцать. Может, меньше.
— Номан попал в автомобильную аварию, когда ему было всего несколько месяцев, где получил серьезные увечья. Оценить его умственные возможности сложно. Мы не знаем, как много из происходящего вокруг он понимает. Говорить он не умеет и общается посредством жестов и звуков.
— Господи. — Фредрик сел на кровать. — Как давно он живет здесь?
— Очень давно. Ему было года три-четыре, когда он поступил к нам.
— А что отец мальчика?
— Многие пары распадаются, сталкиваясь с такими трудностями.
— Так и случилось с Кафой?
Сотрудник нахмурился и почесал бороду.
— Это общее наблюдение, — пробормотал он, почувствовал, что сказал лишнего. — Я знаю только, что отец здесь не появлялся.
— А что… что делает Номан, когда Кафы здесь нет? Он ходит в специальную школу?
— Номан получает скорректированное под него образование здесь, у нас. Это не идеально, и многие из нас считают, что общение с другими детьми пошло бы ему на пользу. Что это в положительную сторону повлияло бы на его развитие. Но в теперешней ситуации… вы ведь уже в курсе?
— О чем вы?
— Разве вы пришли не потому, что Номан пропал?
