Его настойчивость закрутила обоих в неукротимый водоворот. Меня трясло как эпилептика в припадке. Темперамент подбивал обоих на лихие сумасшедшие поцелуи. Во мне пробудилась такая страсть, какой я никогда прежде не знала. И судя по отчаянному блеску глаз моего партнёра — у него тоже. Сердце ухало в груди как куча сов. Мы шарили по телам друг друга как безумные, расстояние между нами казалось огромным, хоть там не осталось и миллиметра.

Отступив под его напором, я уперлась поясницей в стол и сдвинула его. Родион шагнул ещё, и мебель грозила отъехать к стене. Поэтому, пошарив рукой по поверхности и удостоверившись, что не сяду задницей на что-нибудь острое, я подтянулась и забралась на столешницу.

Родион раздвинул мои колени и скользнул между ними, обнимая и прижимая меня к себе так тесно, что пару секунд я не могла дышать. Я обхватила его ногами, не заботясь, что юбка задралась. Я млела от прикосновений горячих ладоней к обнажённым бёдрам. Родион по-прежнему был выше, и мне приходилось задирать голову, а ему наклоняться, чтобы целовать меня. Сладкие поцелуи с лёгкой горечью сигарет дико возбуждали, и я, уже не церемонясь, потащила майку с его спины.

Как нестерпимо жарко стало на кухне! Поэтому я с удовольствием освободилась от своей футболки. Родион завернул меня в объятья, поднял со стола и понёс к узкому дивану гарнитура. Мы плюхнулись на подушки. Родион придавил меня сверху, и я развела ноги, принимая его между ними.

Пока его ладони ласкали мой живот, а тонкие пальцы пробирались под бюстгальтер, я любовалась татуировками на его теле, а потом приподнялась и припала губами к чёрному кресту на плече. Я не религиозна, но в этот момент на меня что-то снизошло, я принимала Родиона как новую религию, как Бога и любимого мужчину, как смысл моей жизни.

Длинные пряди с макушки свисали на одну сторону его лица, а с затылка — обнимали шею. Серые глаза помутнели от страсти. Мокрые от слюны губы блестели, и мне снова захотелось целовать и облизывать их. Прерваться даже на несколько секунд стало пыткой в одном из кругов ада Данте. Родион запустил пальцы мне в волосы, притянул и поцеловал, глубоко запуская язык в рот.

Мне в бедро упиралась его каменная эрекция, давно просящая свободы. Я едва протиснула руку между нашими тесно сплетёнными телами, чтобы спустить с него брюки и коснуться там. Родион застонал мне в рот, играя с моим языком, а его руки спустились по спине до талии и ниже, поглаживая мои ягодицы и разбираясь с остатками мешающей одежды. Шершавая ткань диванной обивки казалась колючей, прикасаясь к жарким телам. Ещё минута у моего парня ушла на то, чтобы раздеться самому и достать презерватив.

Я попыталась воспользоваться моментом, чтобы забраться сверху, но Родион не позволил, снова вжав меня в подушки. Я недолго боролась. Несмотря на силу и самостоятельность, сейчас я хотелось покориться и отдаться его страсти и долгожданной любви. Он выиграл и собирался вкусить заслуженную победу. Моё дыхание стало прерывистым, как плохой ритм в песне. Я прижалась к Родиону, желая немедленной и сладкой близости.

— Ты такая вкусная, моя Колючка, — его хриплый голос скользнул по коже и завертел ураган внизу живота. Вихри ещё не затихли, как Родион вошёл в меня.

Я застонала и выгнулась ему навстречу, раскрывая бедра и запрокидывая голову. Он поймал мой затылок в ладонь, плотно обхватив его длинными пальцами, а другой рукой сдавил грудь. Нас бросило в самое пекло костра, откуда невозможно выбраться живыми, но мы сгорали вместе. Больше не было нас поодиночке.

И мы, наконец-то, стали свободны.

* * *

После мы лежали недолго — на кухне стало невыносимо жарко, и мы отправились в душ. Какое это было блаженство — стоять под прохладными струями, наслаждаться ласками любимого, снова воспламеняться. Никогда не хватит и всегда будет мало, никогда не утихнет эта страсть, потому что именно она нами и двигала. Страсть не только к человеку, но и к жизни, к новым впечатлениям и свершениям.

Нам не нужно было говорить — мы чувствовали друг друга, понимали на более тонком уровне и верили, что теперь, после такого бурного диалога тел, общались наши души. По спине прошёл холодок, когда я подумала, что ничего этого могло не быть, повернись колесо судьбы на бо́льший градус. Но всё вышло как вышло, самым замечательным образом. Я перестала бояться. Только… Да, пожалуй, настало время разобраться с последним страхом.

Я прижалась к Родиону, когда мы оделись и вышли из ванной. Он погладил меня по голове, расцепляя краба, которого я заколола, чтобы не замочить волосы.

— Пойдём, дострогаем салат, накормлю тебя, — он посмотрел на часы в коридоре. — Извини, проводить не смогу, к приходу родителей нужно что-нибудь посерьёзнее сготовить. Злата ловко скинула это на меня. Можно, конечно, забить, но не хочу на маму оставлять.

— Давай, помогу с ужином, быстрее справимся, — предложила я.

— Хорошо, — обрадовался он неожиданной помощи.

— А можно будет потом… остаться? — я закусила губу.

Родион отстранил меня, вскинул бровь и недоверчиво посмотрел.

— Серьёзно? И тебя не смущает компания моих предков?

— Нет. Я хочу с ними познакомиться.

От его широкой улыбки стало тепло и хорошо. Увидев, как он воспринял эту новость, я поняла, что решила правильно. Мне важно делать любимого счастливым. Это делало счастливой меня.

— Не бойся, всё пройдёт замечательно. Только вот Злата обидится, она мечтала присутствовать. Но не обязательно же под неё подстраиваться.

Мы занялись ужином, и вдвоём быстро управились. Я уже места себе не находила, даже объятья Родиона и успокоительные слова не расслабляли. Что его родители скажут обо мне? Майя задумалась, что подумают другие? Надо же! Нет, не другие, а важные люди.

А потом пришли Рудины.

Родион больше походил на маму, но я сразу поняла, что он унаследовал от отца помимо роста. Вот она фирменная улыбка, на которую невозможно не ответить. Импозантный упитанный мужчина с коротким ёжиком волос при высоком росте казался объёмным. Даже удивительно, как сын у него получился таким тощим.

Мужчина переоделся в домашнее, и у него на предплечье я увидела поблёкшую татуировку. Мама оказалась приятной женщиной с волосами до плеч медового оттенка. Она почти сразу выдала, увидев меня:

— Ой, а вживую, ты ещё симпатичнее, чем на портрете.

Я чуть рот не раскрыла и сощурилась на Родиона. Я подарила ему тот самый рисунок уличного художника, а он значит, его родителям показал. Вот даёт! Но тот тоже растерялся, и оказалось, что не виноват.

— Не ругай Родиона, нам Злата показала. Если хочешь, после ужина покажу тебе их детские фотографии, — предложила женщина, и я с удовольствием согласилась.

Похоже, моё волнение её умилило, и когда я чуть не уронила стопку тарелок, накрывая на стол, занялась сервировкой сама. Стоило отдать должное родителям Родиона, вопросами меня они не заваливали, но многое я рассказывала сама: планы на карьеру, личные интересы и пристрастия.