царский политический агент А.Я. Миллер предложил изменить название своей должности, чтобы развеять «недоверие» к нему со стороны «масс местного русского населения» в ханстве. Министр иностранных дел П.Н. Милюков согласился с этим изменением, полагая слово «резидент» ничуть не хуже, чем «политический агент», соответствует названию должности чиновника, задачи которого аналогичны задачам английских представителей в вассальной Индии, которых называли то так, то эдак. Изменение названия должности было чисто формальным и означало такое же незначительное изменение политики Петрограда, как и последовавшее за ним преобразование ведомства генерал-губернатора.

Перемены, осуществленные новым русским режимом на уровне местного управления, оказались несколько большими. 8 марта генерал-губернатор Куропаткин, выполняя распоряжения из Петрограда, предложил домовладельцам всех городов избрать муниципальные думы из 12–15 человек, половину которых в каждом случае составляли бы русские. Каждая дума, в свою очередь, избирала исполнительный комитет в составе 3–5 человек, которому поручалось управление местными делами. Четыре русских поселения в Бухаре откликнулись на это предложение, быстро избрав новые местные органы управления. Чарджоу и Новая Бухара сделали это к 12 марта, Керки и Термез – в течение следующих нескольких недель. Мусульманские жители этих четырех поселений не были допущены к голосованию, даже если они имели русское подданство. Исполнительные комитеты приняли на себя гражданское управление поселениями от гражданского губернатора Новой Бухары и начальников гарнизонов в других городах. Демократическая революция достигла даже самых отдаленных аванпостов западной цивилизации на Амударье.

Когда 17 марта было переименовано политическое агентство, оно лишилось гражданской власти над этими поселениями, которой обладало со дня их основания. Однако резидентство в лице П.П. Введенского, приписанного к политическому агентству в 1916 году, поддерживало неформальный контакт с новыми муниципальными институтами, поскольку сам Введенский являлся также членом Исполнительного комитета Новой Бухары. Полномочия прежнего политического агента в отношении поселений в целом были переданы Областному исполнительному комитету (подчинявшемуся Туркестанскому комитету), учрежденному Первым областным съездом исполнительных комитетов русских поселений, состоявшимся в начале мая. Через месяц Введенский, на тот момент заместитель директора резидентства, был назначен на вновь созданный пост областного комиссара русских поселений. В результате меньше чем через три месяца гражданская власть над этими четырьмя поселениями была снова передана члену русской дипломатической миссии в ханстве. К тому времени Временное правительство признало, что положение дел в русских поселениях потенциально имеет жизненно важное значение для отношений России с ее протекторатом и, следовательно, должно быть предметом внимания того органа, который занимается этими отношениями.

То, что ситуацию в поселениях признали настолько важной, стало результатом распространения на Центральную Азию вместе с местными органами Временного правительства их местных аналогов его могущественного соперника – Петроградского Совета. Не прошло и недели после известия об отречении Николая II, как русское население Туркестана и Бухары, следуя примеру своих собратьев в центре России, начало создавать незаконные Советы. 9 и 10 марта в Чарджоу и Новой Бухаре были созданы Советы рабочих и солдатских депутатов; в течение месяца солдатский Совет появился в гарнизоне Керки, а к началу мая в Термезе. Бухарские Советы проводили свои собственные областные съезды и участвовали в туркестанских краевых, и также в общероссийских съездах. Руководимые, как и их российские аналоги, меньшевиками и эсерами, Советы с самого начала пользовались значительной поддержкой русского населения ханства, часто большей, чем муниципальные думы и исполнительные комитеты, с которыми Советы часто конфликтовали. То, что представители Временного правительства, подобно Миллеру и Введенскому, часто были наследием прежнего режима, стимулировало Советы вмешиваться в проводимую ими политику и в управление. Формирование в среде русского населения Бухары представительных органов власти, в особенности Советов, стало новым действенным источником давления в пользу проведения реформ.

Манифест эмира

В Бухаре члены немногочисленного местного движения за реформы отреагировали на падение автократии так же быстро, как жившие среди них русские. Раньше, когда эмир оставался глух к их мольбам о реформах, им некуда было деваться. Теперь, когда внезапно возникший в Петрограде новый режим установил в России новый порядок, они надеялись использовать его силу, чтобы вынудить эмира действовать соответственно. Бухарские джадиды, не теряя времени, телеграфировали Временному правительству и председателю Петроградского Совета Н.С. Чхеидзе, чтобы они заставили эмира начать долгожданные реформы. Тем временем эмир Алим поспешил передать Миллеру и напрямую в Ташкент и Петроград свои поздравления с формированием нового правительства, уверения в своей лояльности и дружбе и, самое главное, свои надежды на продолжение традиционных отношений между Россией и Бухарой.

На призывы эмира и джадидов Петроград ответил, сообщив Алиму, что новый порядок в России несовместим с дальнейшим существованием в ее бухарском протекторате «бесправного народа». Обе традиционные школы мысли по бухарскому вопросу в русской столице уже нашли себе новых глашатаев. Министр юстиции А.Ф. Керенский склонялся в сторону аннексии Бухары и Хивы, тогда как Милюков, возможно полагаясь на профессионализм чиновников Министерства иностранных дел, считал, что надо позволить местным правителям приспособиться к «новым веяниям», провозгласив реформы и, возможно, даже инициировав в Бухаре в очень ограниченном виде представительство имущих классов.

Уступив давлению из России, Алим 18 марта пообещал Миллеру, что начнет реформы с объявления амнистии, смягчения наказаний за уголовные преступления, а также разрешения издания книг и печатания газет. Кроме того, Алим уполномочил своего относительно либерального кушбеги Насруллу встретиться с Миллером и первым секретарем резидентства Н.А. Шульгой, чтобы разработать план проведения фундаментальной налоговой, административной, законодательной и образовательной реформ. Насрулла от имени эмира настаивал, что все реформы должны основываться на строгом соблюдении шариата, чтобы избежать враждебных проявлений со стороны духовенства в отношении Алима и России, и Миллер с самого начала искренне одобрял этот мудрый подход, ссылаясь на «крайнюю отсталость и фанатизм местного населения». К 20 марта Миллер и его штат в процессе консультаций с правительством эмира разработали проект манифеста, в котором Алим должен был объявить своим подданным о предстоящих переменах. Манифест обещал «искоренить нарушения и злоупотребления» со стороны бухарских властей и реформировать их на основании шариата и в русле «прогресса и полезного знания». В частности, манифест обещал проведение законодательной и налоговой реформ, содействие экономическому развитию и образованию, оплачиваемую государственную службу, запрет на взятки для государственных чиновников, представительное самоуправление в столице, отделение государственной казны от личного состояния эмира, разработку государственного бюджета, создание государственной типографии для публикации «общественно полезной информации» и всеобщую амнистию.

В течение двух с половиной недель после отправки проекта манифеста в Петроград для одобрения Временным правительством Миллер с волнением ожидал от Министерства иностранных дел разрешения на то, чтобы Алим обнародовал объявление реформ. С каждым днем ситуация в столице Бухары становилась все более напряженной, поскольку муллы, узнав о грядущих переменах, начали выражать беспокойство о сохранении веры и установленного порядка. Их