в такой ситуации. Девицы все были смугловатые, черноволосые, ярко накрашенные и разодетые в тонкие, мягкие ткани, вкрадчиво подчёркивающие достоинства их фигур. Среди них было немало красивых, двигались они так, что приятно было посмотреть, с дивной грацией, когда же, выстроившись полукругом, начали танец, Ингрид и вовсе не смогла оторвать глаз. Вот что значит настоящее искусство.

– Госпоже понравилось? – спросил торговец.

– Ещё как. Скажите, каково минимальное количество девушек, чтоб они могли танцевать этот танец?

– Э-э… минимальное? Три, пожалуй, но это будет совсем бедно. Лучше-то, пожалуй, пять.

– Хорошо. – Она встала и прошлась вдоль ряда. – Эту, этих, этих и вон ту, только доставьте их так, чтоб они не простудились. Они же южанки?

– Да, моя госпожа, – с удовольствием ответил торговец.

Канут критически оглядел пятерых выбранных девушек.

– Красивые, – признал он. – Только зачем тебе такие красотки?

– Люблю всё красивое.

Ингрид накинула на плечи полушубок, и купец приказал принести три бокала – вином, как правило, отмечалась любая более или менее крупная сделка. Вино оказалось пряным, густым и сладким – тоже южное, как угадала дочь Сорглана. Хорошее вино.

Она вернула бокал слуге, но, повернувшись к Кануту, чтоб предложить уже ехать, заметила его остановившийся холодный взгляд, устремлённый куда-то мимо неё.

– Что случилось?

– Тьма тебя побери, – выругался он, явно не сестре адресуясь.

Ингрид обернулась, но не заметила ничего особенного, разве что к ним довольно развязной походкой направлялся вооружённый, небрежно одетый мужчина лет сорока, довольно красивый, прекрасно сложенный, немного расслабленный – так ей показалось.

Он подошёл, окинул Ингрид оценивающим взглядом, высокомерно кивнул Кануту.

– Ну, привет, братец. Надо же, и ты сюда ходишь… Ну что, рад встрече?

– Ни в малейшей степени, – сквозь зубы проговорил Канут, глядя на человека, назвавшего его братом… Да, с ненавистью, убедилась Ингрид, и ей стало не по себе.

Впрочем, подошедший ни взглядом, ни выражением лица не смутился, только расхохотался, закинув голову и показывая желтоватые, крепкие зубы.

– Ладно, не кипятись, братец. Да ты, я вижу, не один. Со своей дамой? – И нагловато оценил Ингрид взглядом. Та негодующе покраснела, чувствуя, что закипает. – Ничего, ничего. Сойдёт. Даже хороша.

– Что, так плохо с дамами, что приходится на братовых засматриваться? – едва сдерживая рвущееся раздражение, осведомилась она.

– Заткнись! – холодно и резко вторил ей Канут. Его глаза залились ледяным светом. – Это Ингрид, наша сестра, которую отец и мать удочерили по полному обряду. Изволь это запомнить. Ингрид, это Скиольд, который, к сожалению, является нашим братом.

– Сестра? – уточнил с недоумением Скиольд и ещё раз оглядел Ингрид с головы до ног. – Чего это матери в голову взбрело?

– Нет у меня желания с тобой говорить, – бросил Канут. – Идём, Ингрид.

– Нет, постой. – Скиольд схватил названную сестру за локоть, и она почувствовала, как сильны его пальцы. – Отвечай. Что, матери приспичило с кем-то поиграть? Так завела бы собачку или же на худой конец рабыню. Рабыни хотя бы умеют тихо себя вести. А ты воспитанием явно не отличаешься…

– Отпусти! – дернулась Ингрид, пытаясь высвободить руку из его хватки. Захотелось сказать что-нибудь обидное, злое, чтоб задеть хоть немного. Но что-то внутреннее останавливало, и для первого раза ответ она слегка смягчила. – У меня хотя бы язык как положено придержан – за середину, два конца болтаются.

– Даже не сомневаюсь, уже заметил. Язык как помело. Стояла бы, молчала.

– Не стоит так завидовать.

– Я предпочитаю работать мечом, а не языком, – фыркнул Скиольд, ослабляя хватку.

– Оно и видно! Руками, а не головой. Сила есть – ума не надо, да и нет, – отпарировала она, наконец вырвалась и схватилась за седло. Косясь на брата, Канут помог ей сесть верхом. – Едем?

– Едем, – согласился он. – Видеть его не могу.

Скиольд проводил их внимательным взглядом.

20

До конца дня Ингрид находилась под впечатлением этой встречи и даже когда легла спать, думала о старшем брате, хотя и не могла понять, почему. Хамства она за свою жизнь встречала много. Может быть, дело было в том, кто таков ей Скиольд? Внезапно она приподнялась на постели, опираясь на локоть. Отец ещё силен, но ему уже шестьдесят, а для средних веков это солидный возраст. Как все, Сорглан смертен. И если он умрёт, его графство, по идее, должен унаследовать этот хам. И тогда она окажется в его власти, если прежде того не выйдет замуж, а она не выйдет…

Нет, не так. Канут не зависит от отца, хоть и живёт в его поместье, да и наверняка ему будет что-нибудь завещано. Он наверняка возьмёт её к себе. Всё лучше, чем быть безродной вольноотпущенницей в доме Скиольда. Кроме того, Сорглан, как обмолвился Канут, думает лишить старшенького права наследовать графство и изыскивает пути к тому.

– Он опасен, – объяснил брат, когда они отъехали подальше от Скиольда и остановились на крохотной живописной площади у старого молчащего фонтана. – Он жесток, любит убивать и вообще куражиться, как только возможно. Всякий раз, как до меня доходят слухи о его «подвигах», я радуюсь, что он мне всего лишь сводный брат. Ты ведь знаешь эту историю?

– Знаю, – мрачно ответила она. – Мать рассказала.

– Да? Она тебе доверяет.

– Просто я её дочь… Скиольд на самом деле производит впечатление опасного человека. Я его боюсь.

– Зря. Не бойся. Он не посмеет причинить тебе вред. Ты всё-таки не какая-нибудь крестьянка или рабыня.

– Да уж. Скажи, а чем он вообще занимается?

– Скиольд? Ходит в походы. Набрал себе кучу всякого отребья и грабит кого попало на границах империи. Без оглядки. Он иначе не может. Но не волнуйся. После пары выходок в столице он больше не вхож во дворец.

Теперь Ингрид, перебирая в памяти слова брата, думала, что Алклете, наверное, очень тяжело со старшим сыном. Вряд ли он должным образом ведёт себя с ней, да и умеет ли вообще быть уважительным – это ещё вопрос.

Впрочем, его дело. И дело её матери. Ингрид знала, что та любит своего непутёвого старшего сына и не может не любить, потому что родила его и растила, а вот Сорглан относится к наследнику неласково. Сорглан и Скиольд не ужились в одном