погонщик верблюдов готов был сопровождать меня хоть на край света, лишь бы я его по дороге кормил. Отправиться в Бухару я решил через день. Чтобы добраться туда, нам требовалось двенадцать дней. Из Бухары я планировал двинуться на Мерв и Мешхед, оказавшись таким образом на персидской территории.

Мне очень хотелось побыть в Хиве еще несколько дней, но времени на это не оставалось. Вернуться в полк надлежало 14 апреля, а календарь показывал уже 27 января. Впрочем, «человек предполагает, а Бог располагает»-, и подлинность этой знаменитой французской пословицы была красноречиво продемонстрирована мне на следующее утро, когда я вернулся с ранней прогулки на рынок, где кипела торговля верблюдами и лошадьми, и обнаружил в своей комнате двух незнакомцев. Один из них вынул из кармана пакет, вручил его мне и сообщил, что прислан в Хиву по приказу коменданта Петро-Александровска.

Открыв конверт, я нашел в нем лист бумаги, исписанный с одной стороны на русском, а с другой – на французском языке.

В письме сообщалось следующее: комендант получил из Ташкента некую телеграмму, и мне надлежало явиться в форт для ознакомления с этой корреспонденцией.

Меня до крайней степени удивила чья-то настолько глубокая заинтересованность в моей особе, что этот кто-то взялся доставить телеграмму за многие тысячи миль, пойдя на издержки, неизбежные при перевозке ее из Ташкента, где телеграфная линия заканчивалась, в Хиву, расстояние между которыми составляет девятьсот миль и требует курьеров с несколькими переменами лошадей. Все это наверняка стоило огромных денег, и я даже слегка обеспокоился, подумав, что счет за такую доставку, возможно, предъявят мне.

К тому же оставалась неясной причина, побудившая кого-то отправить эту телеграмму. Какой важности событие должно было произойти, чтобы о нем потребовалось телеграфировать на край земли? Быть может, русский военный министр генерал Милютин вдруг вспомнил, что я заезжал к нему четыре раза, но у него не нашлось для меня времени, а теперь он оказался готов принять меня?

Возникла, впрочем, и другая версия, согласно которой брат графа Шувалова, на чье имя сей заботливый дипломат столь добросердечно снабдил меня рекомендательным письмом, вернулся наконец в Санкт-Петербург и желал оказать мне гостеприимство.

Тем не менее пакет мне вручили, и требовалось ехать в Петро-Александровск, чтобы ознакомиться с телеграммой. Мысль о том, что, заехав так далеко, я теперь принужден буду через те же заснеженные степи возвращаться в европейскую часть России, отнюдь не доставляла мне радости. Подобная поездка затруднительна даже для местных жителей, когда при морозе в двадцать и тридцать градусов ниже нуля вам необходимо совершить четырнадцатидневный переход по дороге, на которой негде укрыться. Татарские и хивинские купцы иногда совершают такое путешествие зимой, не отрицаю, однако обратно в Оренбург отправляются только с приходом весны.

Самая трудная часть моего предприятия к этому моменту была уже позади, и с каждой милей, пройденной в направлении Мерва, мы все отчетливей ощущали бы наступление тепла. Однако в сложившихся обстоятельствах мне не оставалось ничего более, кроме как ехать в Петро-Александровск, и в том случае, если ожидавшая там депеша требовала моего возвращения, двинуться оттуда обратно уже проделанным мною путем.

Посланец, доставивший конверт, настаивал на немедленном отъезде. Я объявил ему, что это произойдет не ранее следующего утра, так как мне нужно было совершить в городе необходимые закупки, а также нанести хану прощальный визит.

Чуть позже я отправился на базар в сопровождении Назара и проводника, сильно расстроенного обязательством ехать в Петро-Александровский форт. Его весьма беспокоили последствия, с какими он мог столкнуться из-за согласия доставить меня в Хиву.

Один из присланных комендантом людей отныне постоянно следовал за нами, а немного позже я узнал, что хан получил строгий приказ наблюдать за нашей группой и в случае моей попытки сбежать из города доставить нас в русский форт.

На базаре нас немедленно обступили торговцы, желавшие навязать свои товары. Я выбрал наиболее респектабельно выглядевшего человека и проследовал за ним в просторную комнату на задворках его магазинчика. Предложив нам сухофрукты с чаем, что является для хивинского торговца столь же неотъемлемой частью сделки, как, например, кофе для хозяина магазина в Каире, он подошел к большому деревянному сундуку, стоявшему в углу комнаты, и открыл его огромным ключом, который висел у него на поясе. Когда ключ провернулся в замке, я услышал характерный шипящий звук, свидетельствующий о каком-то секретном механизме в крышке сундука.

– Вы ищете что-то для юной особы или для пожилой дамы? – спросил купец, предварительно проинформированный Назаром о моем желании купить женское украшение. – Если вам нужен подарок для молодой жены, то взгляните на эту прекрасную вещь – ей она очень пойдет.

С этими словами он протянул мне большое золотое кольцо, богато украшенное мелким жемчугом и бирюзой.

– Для ее пальца оно, пожалуй, великовато, – заметил я.

– Несомненно, – ответил мужчина. – Но не для ее носа. Это кольцо для носа.

– Красота! – сказал проводник. – У жены моего шурина точно такое же. Покупайте.

– Сэр, – вмешался Назар. – После такого подарка вам ни одна девушка не откажет.

Все это благородное собрание немало подивилось моим словам о том, что в Англии кольцами в нос принято украшать исключительно скот.

Все выставленные на продажу драгоценности отличались кричащей безвкусицей; но в конце концов я нашел любопытное золотое украшение с длинными подвесками из кораллов и других камней. После долгого и увлекательного торга Назар добился снижения цены на две трети от того, что было запрошено первоначально; хивинские ювелиры, надо сказать, отличаются весьма гибкой моралью, не слишком прислушиваясь к наставлению Пророка, согласно которому истинно верующий не станет обманывать чужестранца под своей крышей.

Вернувшись домой, я нашел там поджидавшего меня казначея. Он уже получил известия о моем вынужденном отъезде и явился узнать, во сколько мне будет удобно нанести прощальный визит хану. Не откладывая дело в долгий ящик, я отправился с ним во дворец, где сначала он провел меня в казначейскую палату и вручил халат, сказав, что его величество просит меня принять этот подарок.

То было длинное, достигавшее колен одеяние из черной ткани с подкладом из разноцветного ситца и шелка. Впоследствии меня уведомили, что подобный подарок является наивысшей честью, какая может быть оказана чужестранцу, и в Хиве ханский халат воспринимается как орден Подвязки у нас в Англии.

Выразив свое недовольство моим вынужденным отъездом, правитель, в частности, сказал:

– Уверен, вы еще вернетесь. И сообщите, пожалуйста, всем англичанам, что от своих посланцев в Индию я наслышан о величии британской нации и очень надеюсь увидеть вскоре подданных ее величества в моей