Лукас задумался.

– Понимаешь, это не нападение на людей. Ӧссеане делают это преимущественно с себе подобными. С помощью трёигрӱ они постоянно проверяют, не пытается ли кто занять в их стае место, которому не соответствует. Они постоянно друг друга экзаменуют.

– Страшно, наверное, там жить.

– Немного устаешь, – допустил Лукас.

– Когда я… – начала Пинки.

Она видела, как Лукас прислушался, и закусила губу. «Ну а что будет? Он все равно уже знает».

– Когда это произошло со мной, у меня не было чувства, что… что речь идет о доминировании, – спешно закончила она.

Ее лицо покраснело под изучающим взглядом Лукаса, и она тут же виновато опустила глаза.

– Прямо сейчас, Пинки, в этот момент, ни один ӧссеанин, который тебя хоть немного уважает, не позволил бы тебе отвести глаза, – констатировал Лукас. – Ты бы должна была заслужить в бою право сохранить свою тайну.

Лукас посмотрел на свой нетлог, затем снова удобно откинулся и закрыл глаза.

– Сложно делать выводы, не зная обстоятельств. Но если тебе кажется, что в этом разговоре никто не принуждал тебя сопротивляться, это свидетельствует лишь о том, что ӧссеанин вообще не посчитал тебя способной вступить в эту игру.

– Это трёигрӱ произошло по ошибке.

Лукас поднял глаза в изумлении.

– По ошибке?!

– Непроизвольно, – объяснила Пинки. – Ненамеренно.

Лукас рассмеялся:

– И сколько оно длилось?

– Целую… целую вечность.

– Постарайся определить в более конкретных единицах.

Пинки запнулась.

– Прости… Я… наверное… Наверное, полчаса? – предположила она.

– Нет, – сказал Лукас.

– Нет?..

Лукас задумался.

– Ну ладно, вот тебе пример, чтобы ты представляла себе масштаб, – сказал он со вздохом. – Когда я впервые попал в трёигрӱ, что произошло ровно в мой десятый день рождения, то потерял сознание примерно через двенадцать минут. Однако они намеренно ставили этот эксперимент – а я подобающим образом сопротивлялся, потому что меня это выводило из себя, так что можешь считать это верхней границей физических возможностей нетренированного человека. Я приходил в себя два дня. Классический синдром контакта – жар, тошнота, галлюцинации и прочее. В общем, только чудовища и никакого торта!

Лукас засмеялся и махнул рукой.

– Чаще всего до таких крайностей не доходит. Ты можешь хотя бы определить время, за которое пришла в себя?

– Господи, как… как твой отец мог такое допустить?

– Мой отец запланировал это, – заверил ее Лукас. – Ну же, Пинки. Ты можешь описать, что с тобой потом происходило?

– Около полутора часов я сидела… сначала плакала, потом просто смотрела в стену. У меня горели глаза, но не как от плача, сильнее. Я хотела заварить чай, но… но я просто не могла встать.

– Хм. – Лукас пожал плечами. – Должно быть, оно длилось около десяти секунд. Может, пятнадцать.

– Так мало?..

– Так много.

Лукас снова посмотрел на свой нетлог. Затем встал, подошел к рабочему столу и начал собирать с него вещи.

– Я пытался выяснить, сколько длилось трёигрӱ, потому что мне казалось, что это не могло быть ошибкой, Пинки. А теперь я в этом вообще не сомневаюсь. Для ӧссеан трёигрӱ – обычное дело, происходящее на автомате, это правда. Они мгновенно создают контакт, едва начав разговор, прямо как мы в разговоре спонтанно улыбаемся. Оно у них настолько в привычке, что, взгляни им человек прямо в глаза, они с огромной вероятностью отреагируют рефлекторно и начнут трёигрӱ – хотя чисто физиологически сами люди его вызывать не могут. Но когда ӧссеанин поймет, что ему это не нужно, он может очень быстро все прекратить. Никаких усилий с его стороны, потому что ты его удерживать не можешь. Только он тебя. Он отведет глаза, когда захочет, и его ничто не остановит, что иногда раздражает.

Лукас открыл свой синий замшевый портфель.

– Даже две секунды – это много! Когда ты замечаешь, что по ошибке кладешь ключи в холодильник, как долго ты будешь продолжать, прежде чем остановишься? Нужно прийти после приличной пьянки, чтобы осознать такое лишь спустя десять секунд!

Лукас потянулся под стол за спортивной сумкой, в которой уже была какая-то одежда, пластиковый контейнер для пищи, бутылка минеральной воды и разнообразные мелочи. Он бросил в нее черный портсигар, который достал из портфеля, и стопку бумаг со стола.

– То есть… – пискнула Пинки.

– То есть твой ӧссеанин, вероятно, грешил на твою неопытность и убеждал тебя, что это произошло случайно, но если бы он действительно не хотел, то не позволил бы тебе находиться в этом состоянии так долго. Он прижал тебя намеренно.

– Но… почему?

– В связи с недостатком информации этого я уже сказать не могу, – заверил ее Лукас. – Это мог быть знак уважения. Могло быть оскорбление. Могло быть предостережение. Откуда мне знать? Но это точно не было случайностью. – Он не ждал, пока она найдет слова, и добавил: – В тени Аккӱтликса, во имя богоравного, на дне Невыразимого. Настало время тайны, Пинкертина. Точнее, ее разгадки. Мне нужно уехать.

Пинки подскочила.

– Что? Уехать? Сегодня?! Я думала, только во вторник!

– Сейчас. В ближайшие пять минут.

– А куда собственно…

– Это пока останется тайной.

– И как долго тебя не будет?

– Это тоже. – Лукас задумался. – Посмотри на это философски, Пинки. Есть разные уровни тайн. Есть вещи, о которых умолчали случайно, а есть и другие, о которых говорить нельзя. Пока не узнаешь, что они существуют, тебя это не беспокоит. Сейчас ты знаешь обо мне достаточно. София, например, понятия не имеет о моей болезни.

– Что?!

Лукас ласково сжал ее руки.

– Я не сказал ей. И не собираюсь говорить, пока этого можно избежать. Я успешно скрываю это ровно шесть месяцев, так что буду рад, если ты не станешь поднимать эту тему в возможном разговоре с ней. – Он помедлил. – Она наверняка будет искать меня повсюду. Я должен был прийти к ней завтра на обед. Скажи ей сразу, что мы исправим это на следующей неделе и придем вместе. Мне жаль, что ей придется зря ждать, но ни в коем случае не звони ей заранее.

Пинки охватила паника.

– Господи, почему ты мне ничего не сказал? Ты спокойно идешь кататься на лыжах и… и теперь болтаешь тут со мной вместо того, чтобы собираться и…

– Я уже все собрал, – заверил ее Лукас и застегнул сумку. – А ты как раз ничего не разобрала, так что схватить чемоданы и покинуть корабль – не проблема. Те вещи, которые ты достала, просто оставь здесь. Мы либо скоро вновь встретимся здесь, либо их тебе отдаст София, когда унаследует эту квартиру.