— Что он опасен, — произнесла Гвенет, и в её взгляде что-то нехорошо блеснуло. — И если ты не уберёшься с его пути сегодня, завтра, боюсь, произойдёт что-то непоправимое. Потому что я знаю Хэла. — Она медленно кивнула. — Я знаю, что этот сукин сын из себя представляет. Я могу так говорить, не прерывай меня! Я выносила и родила его, я заботилась о нём и воспитывала — и он всё равно вырос чудовищем. Таким же, как отец. О, да, я знала, что однажды кто-то узнает об этом, но не думала, что это будешь ты. Я помню тебя ещё маленькой, Констанс. Ещё ребёнком. И если это единственное, что я смогу сделать для тебя, я сделаю.

— Гвенет, я всё ещё не понимаю. Почему вы так говорите… — Конни запнулась, подвинулась ближе. Шепнула. — Умоляю. Расскажите мне то, что я должна знать.

Гвенет Оуэн качнула головой.

— Нет, это невозможно. Я не могу. Просто послушай моего совета и уезжай оттуда куда-нибудь подальше. Покинь этот город. Нет. Этот штат; если нет возможности, я помогу тебе. Какой-то доступ к своему счёту, но я имею до сих пор — Джой занимается этим, если мне что-то нужно. — В её голосе вдруг появилось отчаяние, потому что Конни сидела перед ней, непонимающая и оцепеневшая. — Если хочешь, пережди завтрашний день хоть здесь, в этом городишке занюханном, но не возвращайся в Смирну, молю, Констанс! Я помню тебя ещё ребёнком. Ты вылитая мать, а я так её любила.

— Но я не могу, — прошелестела Конни в ответ. — Я приехала, чтобы узнать о Хэле то, что он от меня скрывает. И я обязана это сделать.

— Нет, не обязана! Не говори так. Послушай, Констанс. Тебе нужно делать то, что я говорю. — Гвенет была в отчаянии.

— Так или иначе, я своего добьюсь. Гвенет, вы плохо знаете, на что я способна, если мне дорог какой-то человек.

— Он не может быть тебе дорогим человеком! — едва не воскликнула та, но тут же окоротила себя, помолчала и куда тише добавила. — Потому что он опасен, и для себя, и для тебя.

3

— Я не хотела рассказывать никому эту историю, — она задумчиво покачала головой, глядя поверх плеча Конни в окно, на пролесок, сквозь который в самой глубине стлался слабый туман. — Надеялась, что она умрёт вместе со мной, и никто ничего не узнает. Я и сейчас надеюсь, что ты просто послушаешь меня и поступишь, как я сказала, потому что так будет лучше и спокойнее. Но вижу, что ты упрямством пошла в Терезу… что ж. Хорошо, я расскажу. Я устала хранить это; и так пронесла через всю жизнь, как свой крест. И если это позволит помочь тебе. Спасти тебя… потому что я убеждена, что под Хэллоуин мой сын не задумал ничего хорошего… тогда к чёрту.

Она слабо улыбнулась, и в её глазах блеснули слёзы.

— Я всегда хотела дочь, Констанс. Как я завидовала своей сестре, Господи Боже. Тереза всегда была везучей. Не такой, как я. Она получила от жизни всё, что причиталось. А я — одни только страдания. Но хорошо, я скажу про Хэла то, что должна. Не буду просить, чтобы это осталось в тайне. Вряд ли ты сможешь сохранить её, учитывая все обстоятельства, но мне больше нечего бояться. Со дня на день кое-что случится, и я уже буду свободна. Да. Свободна от этого насовсем.

Я вышла замуж, когда мне было двадцать семь лет. Можешь сказать, что я припозднилась — ну что ж, так и было. Я работала секретарём в Нью-Йорке, в крупной фирме, сейчас она уже распалась, но тогда подавала большие надежды. Я не хотела бросать работу, но познакомилась со своим мужем, Норманом, на рождественской вечеринке. Его туда привели какие-то друзья мужа Терезы. Норман начал за мной ухаживать с того вечера, постепенно мы стали парой. Когда это случилось, я… я забеременела, но была ещё вне брака. Чтобы не поползли пересуды, мерзкие слухи между соседей, пришлось сделать то, что я сделала.

Полгода спустя после этого Норман сделал мне предложение. Мне уже было почти двадцать восемь лет. Родные спрашивали, что не так, почему я ещё не замужем — а замужем были уже все мои подруги, и даже Тереза, а она младшая. Норман никогда меня не обижал, был человеком с неплохой репутацией — никто про него слова не мог дурного сказать. Хорошего, впрочем, тоже, ну да это неважно. К тому же, у него была свой небольшой домик, и я подумала, что было бы неплохо принять его предложение. И вот так я стала миссис Оуэн.

Не могу сказать, что моя жизнь стала легче и приятнее, как ожидалось. Норман велел бросить работу, потому что до Нью-Йорка было далековато добираться — а работа для меня была в то время всем, я её обожала. И я обожала нашего шефа, он был… он был удивительный человек. Возможно, лучший из тех, кого я встречала в своей жизни. Но я бросила работу, хотя любила её, потому что Норман так сказал, а я была его женой. И в нормальных семьях жёны слушают своих мужей. Мы с Норманом пытались в то время снова завести ребёнка, но то, что далось единожды легко, дважды не случилось. И так прошёл весь следующий год.

Норман работал электриком в городском муниципалитете. Работа, в самом деле, прибыльная, учитывая, что он трудился посменно с единственным коллегой. Часто случались аварии и в соседних городах, а у нас расстояния до них такие маленькие, ты знаешь, что за доплату Норман спокойно ездил и туда. Своё дело он знал хорошо. Мы жили небогато, но мало в чём нуждались. Я была рачительной хозяйкой, умела грамотно расходовать деньги. Ты знаешь, сбереги центы, и они сберегут тебе доллары. Иногда мы ездили в гости к моим родственникам: у Нормана, к сожалению, никого не осталось, все были глубокими стариками и перемёрли. Не скажу, чтобы его любили в нашей семье, Констанс. Норм был всё же слишком простым, слишком грубым человеком, и я это поняла, только когда мы начали жить вместе — ну да что поделать. Я хотела стать хорошей женой. Важнее всего для меня было то, как наша семья смотрится со стороны, а со стороны она смотрелась, моими стараниями, прекрасно. И так всё и было до Рождества тысяча девятьсот восемьдесят шестого года.