это дерьмо,– осторожно говорит Лиам, будто Генри – хрупкая ваза на краю стола, которую ни за что нельзя разбивать, иначе будут проблемы. Будет возня. Он всего лишь хочет успокоить парня, привести в чувство и не возиться с ним до конца дела.

– Она не станет ждать пару дней,– тихо отзывается Генри, стоя в этом углу, как серо приведение.

То, как Генри говорит об этом странном существе, в которое верит, в сочетании с его жутковатым видом в тени, заставляет Лиама задуматься, а волосы у него на затылке встают дыбом. Как будто Генри говорит о богах, о духах земли, которых такие люди, как Лиам, никогда в жизни не смогли бы увидеть. И то, что чувствует Лиам… это не страх. Не совсем. Но это что-то определенно близкое к страху.

– Неужели? – спрашивает мужчина, сохраняя ровный голос и спокойный вид.

Генри медленно качает головой.

– Нет, вы так долго не продержитесь.– Он шмыгает носом и вытирает его. Его взгляд устремляется на койку, словно раздумывая.– Никто из вас.

Не зная, что ответить, и начиная чувствовать первые уколы раздражения в глубине души, Лиам игнорирует это и указывает на кровать.

– Давай, залезай под одеяло, а я включу обогреватель. Здесь как на гребаном Северном полюсе.

– Я пытался его включить,– угрюмо говорит Генри, будто разочарованный своей беспомощностью.– Но от него запахло газом, и он не включился.

– Я все исправлю, обещаю. Пожалуйста,– говорит Лиам, на этот раз более настойчиво, и снова указывает на кровать, желая, чтобы этот засранец пошевелился.

Удивительно, но Генри слушается. Как будто не беспокоясь о том, что его увидят голым, как и многие маленькие дети, особенно перед незнакомцами, Генри скрещивает руки на груди, быстро подходит к кровати и начинает натягивать одеяла на свое маленькое тельце.

– Одеяла тоже воняют,– бормочет он, но Лиам не обращает на это внимания. Его услужливости есть предел. Его… вежливости.

Лиам проверяет топливо в обогревателе и достает из кармана желтую коробку деревянных спичек. Он открывает маленькую дверцу, похожую на духовку в сказке, и зажигает спичку. Нажимая на кнопку, мужчина держит зажженную спичку над маленькой трубкой сразу за дверцей. Обогреватель загорается с тихим вшух, и через несколько секунд Лиам поворачивает регулятор температуры до упора и закрывает дверцу. Красный глаз жарко светится за задымленным защитным стеклом.

Лиам поднимает обогреватель, несет его за тонкую ручку к койке Генри (осторожно, чтобы постоянно быть между Генри и дверью) и ставит на пол.

После минутного колебания он протягивает Генри желтую коробку спичек.

– Видел, как я это сделал?

Генри кивает.

– Если он снова погаснет…

Генри смотрит на спички, затем кладет их рядом с собой на кровать.

– Только не умничай и не поджигай комнату. Обещаешь?

Генри снова кивает.

– И не позволяй одеялам касаться обогревателя, они загорятся,– говорит Лиам и идет к еде, а затем кладет аккуратно тарелку и колу на матрас рядом с Генри, который поднимается на локте и берет сэндвич. Следя за Лиамом с новым интересом и ноткой подозрения, Генри откусывает.

Лиам наблюдает, как Генри ест, потирает растущую бороду, покрывающую подбородок, и начинает прикидывать, как осуществить свой дерьмовый план по очистке детской одежды до пригодного для носки состояния.

– Я пока схожу за футболкой. Можешь снова надеть джинсы? Трусы не нужны, все равно не видно.

– Хорошо,– соглашается Генри, затем делает два или три глотка кока-колы, рыгает, как двухсотфунтовый игрок в регби, и, кажется, к нему возвращается цвет лица.– Зачем Дженни меня сфотографировала? Я притворился, что сплю, но все равно видел.

Лиам думает соврать, но не видит в этом смысла.

– Чтобы доказать, что с тобой все в порядке. Что мы… что ты с нами.

Генри секунду пристально наблюдает за Лиамом, и у Лиама снова возникает то жуткое чувство, словно Генри изучает его внутренности. Но потом мальчик просто начинает есть чипсы, явно довольный. Будто ему дали ответ на вопрос, который никто не задавал. Лиам сидит на краю койки, пока Генри поглощает свой обед.

– А что еще можешь сказать по поводу той штуки в подвале, или… как ты сказал? Мать, да? Которой не терпится вернуть себе право единичного пользования этим замечательным дерьмовым домом?

Генри ничего не говорит, засовывает в рот еще чипсов и задумчиво пережевывает.

– Да не особо чего,– отвечает он и отпивает колу.

– Уверен? – говорит Лиам и опускает глаза, чтобы встретиться взглядом с Генри.

– Я скажу лишь одно,– говорит Генри, и Лиам готов поклясться на стопке библий, что парень ухмыляется,– я рад, что ты принес мне этот сэндвич.

Лиам смеется и встает.

– Точно, ты голодный, понимаю.

– Ну да,– отвечает Генри, и Лиам снова слышит ухмылку в голосе,– но я не об этом.

Пересекая комнату, Лиам осторожно берет ведро, видит светлый цвет испачканной в моче туалетной бумаги и чувствует, как на дне плещется что-то твердое. Под отвращением скрывается ставший уже знакомым укол жгучего стыда. «Что ж, если бы парень не убежал, то делал бы свои дела на улице, как я ему и сказал. Не будь таким нюней, Лиам. Не сейчас. Корабль отплыл и причалил в далекой стране. Он ушел, малыш, и больше не вернется».

– А о чем ты, Генри? – спрашивает он, направляясь к двери, теперь лишь наполовину слушая парня, скорее думая о том, как вылить содержимое ведра и найти парню чистую футболку.– Или я не хочу знать?

– Пожалуй, я пока сохраню это в секрете,– отвечает Генри и доедает последний кусок болонского сэндвича. Лиам решает не обращать внимания, пока Генри не шепчет: – Хорошо, пап. Знаю.

Лиам разворачивается так быстро, что содержимое ведра расплескивается и ударяется о стенки, в опасной близости от края. Хоть мужчина и знает, что в комнате не может быть третьего человека, но все же на автомате проверяет темные углы, лишний раз изучая черный прямоугольник пустого шкафа, но потом убеждается, что парень с ним шутит. Или, как Лиам и предполагал ранее, просто на хрен поехавший.

– С кем ты говоришь, Генри?

– С папой,– отвечает он с беззаботным раздражением в голосе.– Он всегда просит меня помалкивать.

– Ясно,– говорит Лиам, чувствуя, как на лице расплывается жестокая улыбка. Ему не нравится бояться, а животная его часть ненавидит, когда над ним смеются. Та темная, ужасная часть, которой он всегда будет потакать, и она хочет заставить Генри заплатить за то, что он дернулся, что испугался. Не говоря уже о том, что Лиаму приходится тут играть в няньку.– Тот самый папа, который шагнул под