Олегу Сергеевичу?

— И напрасно. Взяли бы и позвонили. Не нужно было ждать.

— Нет, Алла Борисовна. Я вам честно скажу — с вами мне легко как-то. Хотя могли бы, кажется, и не доверять мне... А Олег Сергеевич... Он, наверное, стал очень холодным, черствым человеком... Не сердитесь, пожалуйста...

— Нет, Ира, — сказала Алла Борисовна, — вы не правы. Он очень добрый, очень сердечный человек. Только он сейчас страдает. Ему ведь тяжелее, чем всем нам.

В передней хлопнула дверь.

Алла Борисовна прислушалась. Вышла из комнаты.

Поставив портфель на тумбочку, Руднев переодевал туфли.

— Олег? — удивилась Алла Борисовна. — Что случилось? Задержали рейс?

— Да, — сказал он. — Задержали.

— До утра?

— Да. До утра.

— Вот и прекрасно, — сказала Алла Борисовна. — У нас как раз гости.

Руднев вошел в комнату.

— Здравствуйте, Олег Сергеевич, — робко улыбаясь, проговорила Ирина Васильевна.

* * *

На улице над асфальтом клубился легкий парок.

Никто не обращал на него внимания.

Только что закончился рабочий день. Было оживленно. Люди торопились по своим делам.

Высокий рыжий парень тоже куда-то спешил. В одной руке нес он тяжелую авоську с апельсинами, в другой — детский самокат.

Увидев пар над асфальтом, парень остановился.

— Стоп! — крикнул он. — А ну — все назад! Здесь опасно!

На него, однако, не желали обращать внимания.

Пожилой мужчина, проходя мимо, спросил:

— Делать нечего?

Кто-то, покрутив у виска пальцем, засмеялся:

— Из дурдома сбежал?

Сердобольная тетка горько посетовала:

— Деточки апельсинчиков ждут, а папка уже нализался...

Но рыжий парень, положив у ног самокат и авоську с апельсинами, широко растопырил руки.

— Стоп, говорю! Провалитесь в кипяток. Не слышали, по телевизору передавали?

Кое-кто в нерешительности остановился.

— Ой, мамочки! — охнул женский голос.

— За руки! — крикнул рыжий. — Оцепление!

Несколько парней, по виду студенты, встали с ним рядом.

— А вы — с той стороны, — распорядился рыжий. — Чтобы оттуда не шли.

Живая изгородь оцепила место, над которым все сильнее и гуще подымался пар.

— Девушка! — крикнул рыжий. — Срочно — милицию и аварийку!

И вот уже толпа сплошь запрудила улицу.

Остановились трамваи и троллейбусы.

Взвыла сирена милицейской «Волги».

Регулировщики ГАИ жезлом направляли в объезд весь транспорт.

Подкатил дежурный «рафик» «Горэнерго».

Бригада рабочих во главе с начальником района Ивановым окружила люк.

Открыли крышку.

Рабочий в спецовке опустился вниз.

Руднев тоже прибыл в дежурном «рафике».

Подошел к группе людей, оцепивших опасное место. Осведомился:

— Кто поднял тревогу?

— Я, — сказал рыжий парень.

— Молодец, — сказал Руднев. — Спасибо.

— Не за что, — засмеялся парень. — Как говорится: информация — мать интуиции.

— Дядя, — сказал какой-то мальчишка. — А где твои апельсины?

Рыжий парень посмотрел себе под ноги. Авоська разорвалась, апельсины раскатились далеко кругом.

— Фу-ты черт, — сказал он. — Целый час за ними простоял.

— А ты через годик приходи, — посоветовал кто-то из студентов. — Глядишь, апельсиновая роща вырастет…

ЗНАХАРЬ

Глава первая

Семь месяцев назад — 29 и 30 марта — в городскую инфекционную больницу были доставлены трое больных с явными признаками столбняка.

В тот же день, 30 марта вечером, заведующий горздравом Мартын Степанович Боярский в кабинете главврача больницы созвал экстренное совещание медицинских работников.

Перед нами ставились прежде всего два вопроса.

Во-первых, следовало идентифицировать заболевание: выделить в крови больных столбнячную палочку или же установить, что клинику столбняка дает какая-то совсем другая, пока неизвестная причина. Впрочем, практически это исключалось.

Во-вторых, если лаборатория подтвердит столбняк, следовало найти объяснение столь интенсивной массовой вспышке. Столбняк — заболевание крайне редкое, вся многолетняя медицинская статистика города знает не больше десятка случаев, и потому три заболевания одновременно да еще в разных районах города выглядели странно и непонятно.

Бросалось в глаза еще одно обстоятельство. Все трое доставленных в приемный покой оказались раковыми больными, состояли на учете у онкологов.

Я попросил свести меня с кем-нибудь из родственников больных.

Внизу, в вестибюле, на скамейке сидел худой рыжеволосый старик, муж Веры Андреевны Сокол. Казалось, он дремал.

Представляюсь:

— Профессор Костин Евгений Семенович, заведующий лабораторией медицинского института... Разрешите, задам несколько вопросов.

Старик открыл глаза. Но не пошевелился.

— Чем болела ваша жена?

Старик ответил безо всякого выражения:

— Рак.

— Рак чего?

— Желудка.

— Где лечили?

Старик посмотрел на меня пустым взглядом.

— А ее не лечили.

— То есть?

— Все советовались.

— Не понимаю.

У него было отрешенное, безучастное лицо. Заговорил он не сразу, медленно и монотонно:

— В городской больнице сказали: «Нужна лучевая терапия, ждите места». Сколько ждать? Неизвестно. Повез в область. Там говорят: «Нет, лучевая тут бессильна. Кладите на операцию». Спрашиваю: «Жить будет?» Отвечают: «Постараемся, чтобы жила. Но мы не боги». Вижу — сами ничего не знают. Повез в Ленинград... — Старик не жаловался, он добросовестно излагал все обстоятельства. — В Ленинграде посмотрели и порекомендовали электронож. По месту жительства. Вернулся домой. На меня кричат: «Какой электронож? Вы чего-то не поняли». Говорю: «Хорошо, а вы ее спасете?» Кричат: «Если вы не будете нам мешать». — «Чем же я мешаю? — говорю. — Вы сами не можете друг с другом договориться. Вам нужен не живой больной, а покойник а белом столе». Они кричат: «Вы хулиганите!»

Старик замолчал.

Я спросил:

— А дальше что?

— Ничего. Забрал жену домой.

— Как лечили дома?

— Никак.

— Неправда, — сказал я. — Вы мне говорите неправду.

Тут я впервые заметил, что голова старика подергивается в нервном тике.

— А будьте вы все прокляты! — с ненавистью сказал он. — Доктора дерьмовые! — Старик беззвучно заплакал.

Я обождал минуту.

— Послушайте, — сказал