– Ну а чего вы ожидали? – спрашивает Сальвия жестким голосом.

– Мы не знаем, кто это сделал, – говорит Рябина.

– Не так уж трудно будет узнать, – огрызается Ясень. – И мы узнаем. Пощади Господь тех… – Он прикусывает язык и бросает взгляд на меня. – Нам известно, где друзья Терн ее нашли. Те, кто такое творит, любят потом похвалиться. Люди короля могли бы разобраться, если бы им было дело.

– Но им все равно, – подводит итог Сальвия. – Зато станет не все равно, если правосудие свершится нашими руками.

Я смотрю вниз на Виолу, на лиловые синяки поперек ее лица, на опухшие разбитые губы. Почему закон ничего не делает? В груди скребется злость.

– Мы не позволим этим людям думать, что можно творить такое и с другими девушками, – говорит Дуб; его низкий голос охрип и огрубел.

– Правосудие – это не поколотить друг друга, – тихо говорит Сальвия. – Правосудие – это дать людям понять, что есть закон и что за несоблюдение его получают заслуженную кару.

– Если король не поддерживает закон… – рявкает Ясень.

– А ты его спрашивал? – перебивает Сальвия. – Или какого-нибудь идиота-командира?

Я резко поднимаю глаза и жду. Хотя ведь и командир должен был помочь.

Дуб морщится:

– Командира. Мы не могли рассчитывать лично увидеть короля. Ты же знаешь.

– Я тоже попробую, – говорю я резко и сипло. Они неуверенно глядят на меня. – Может быть, ко мне прислушаются.

– Да, – говорит Сальвия, подумав. – Если не король, то другие твои друзья могут.

– Правосудие? – говорит Дуб, поднимая бровь.

– Королевское ли, воровское ли, покуда оно общепризнанное – мне все равно. – Сальвия тянется и разглаживает одеяло на Виоле.

– Согласна, – говорю я, хотя и не верю, что Кестрин может не озаботиться моей просьбой, когда услышит ее. Он точно не позволит такой несправедливости остаться без малейшего внимания. А вот насчет Красного Сокола я как раз не уверена. Если обращусь к нему, легко могу сама стать должницей. Лучше уж попросить Кестрина.

Поэтому вечером Рябина и Ясень провожают меня Западной дорогой во дворец. Весь долгий путь я пытаюсь придумать, как отыскать Кестрина. До этого мы всегда встречались случайно или меня приводил кто-то из его людей. Теперь я понимаю, что не представляю, как с ним связаться. Рябина и Ясень оставляют меня у ворот и обещают ждать сколько нужно.

Я иду дальше, сквозь ворота и мимо парадных дверей. Нахожу другой вход сбоку и оттуда пробираюсь к королевским покоям. Надеюсь, Кестрин будет у себя, когда я постучусь. Хотя скорее всего он окажется где-нибудь на ужине. Принцы вечерами не сидят по комнатам в одиночестве.

Дверь открывает человек, которого я никогда раньше не встречала. Оглядывает меня с растущим пренебрежением.

– Н‐да?

– Мне нужно поговорить с принцем, – объясняю я. Вместо приказного тона получается жалобная просьба.

– О. Принц… не принимает подданных в своих покоях. Как ты сюда попала?

– Думаю, он меня примет, если вы его спросите.

– Неужели? – Голос мужчины сочится презрением. – Вот только его здесь нет.

Я кусаю губу. Не хочу требовать меня пустить, но и не могу вернуться и сказать Ясеню и Рябине, что даже не сумела попасть к Кестрину.

– Кто там? – звучит второй голос.

– Служанка, – отвечает мужчина передо мной. – Хочет видеть заида Кестрина.

– Служанка? Это не… – Второй человек выглядывает из-за двери, и лицо его загорается пониманием. Я и сама легко узнаю в нем одного из тех, кто прислуживал на вечере у Мелькиора. Кажется, Кестрин постарался не привлекать к той встрече никого, кроме самых верных людей.

– Похоже, она уверена, что принц захочет ее видеть, – говорит первый мужчина, будто предлагая посмеяться.

Второй кивает мне:

– Захочет. Входите, вериана. Принц на ужине, но мы дадим ему знать, что вы ждете.

Я улыбаюсь как можно любезнее и прохожу мимо первого мужчины, глазеющего на меня. Второй представляется Финнаром и устраивает меня во внутренней гостиной. Я слышу, как он тихо отчитывает товарища, как только за ними закрывается дверь.

Минует целый час, мужчины незаметно проходят по комнате раз-другой. Наконец я слышу, как в передней открывается дверь и звучат приглушенные голоса. Мгновением позже Кестрин заходит и сразу же закрывает за собой дверь.

– Вериана, – говорит он, отвечая поклоном на реверанс.

Я принимаюсь объяснять раньше, чем он задает вопрос:

– Простите, что явилась вот так, заид, но по-другому я бы вас не отыскала. Мне нужно с вами поговорить.

– Я должен был подготовить людей, – он улыбается и жестом указывает на кресло, – но не мог и подумать, что вы захотите увидеться по доброй воле.

Я вымученно улыбаюсь:

– Возможно, вы слышали, что на Виолу – работницу королевской конюшни – напали два дня назад?

Он вмиг становится серьезным:

– Слышал. Прискорбное происшествие.

Происшествие? Я стараюсь не обращать внимания на слово и продолжаю:

– Ее братья приходили сегодня просить правосудия. Они считают, что сотворивших это людей можно найти. Их отослали ни с чем.

Кестрин хмурится:

– Кто с ними говорил?

– Второй капитан Эланн.

– На каком основании им было отказано?

– Будто бы нападавших невозможно найти. Но мы знаем, где ее бросили, заид. Осталось лишь найти свидетелей, расспросить мужчин в ближайших трактирах.

Кестрин проводит рукой по волосам.

– Мне незнаком Эланн, но я предполагаю, что он знает свое дело. Я изучу вопрос сам и разберусь, можно ли что-нибудь предпринять. Но ничего не могу обещать, Терн. Случай кошмарный.

– Да, – подтверждаю я. Внутри закипает холодная злость, так что кости будто делаются стальными, а голос может высечь из воздуха искры. Мне остается лишь держать себя в руках.

– Что сейчас с девушкой?

Я встречаю его взгляд.

– Она умирает.

Он смотрит на меня, а я в этот миг понимаю, что сказала правду: Виола ускользает с каждым вдохом, и я больше не уверена, что она сможет к нам вернуться.

– Ее осматривал колдун-целитель? – спрашивает Кестрин.

– Кто… нет. Только простой лекарь.

Дома мы слышали о целителях из колдунов, но то была лишь молва о далеких чудесах, так что я и подумать не могла, что здесь они есть. Впрочем, это и не Адания, так почему бы хоть кому-то из Круга Колдунов не оказаться целителем? Только вот даже Сальвия ни о ком таком не говорила, так что едва ли к нему может обращаться кто-то, кроме знати.