– Скажите мне, верия, какова цена справедливости в вашей стране?

Я слежу за его пальцами и думаю о Валке, о том далеком дне и сапфировой брошке.

– Правосудие в моей стране похоже на королевские законы здесь – для богатых против бедных. Настоящая справедливость, – я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом, – бесценна, я полагаю.

У него чуть шевелятся губы, словно он сдерживает улыбку, и я гадаю, что бы она могла значить.

– Бесценна, – повторяет он. – Сможете предложить мне что-то столь же бесценное взамен?

– У меня почти ничего нет, только привезенное в сундуках из дома. Не более, – говорю я робко. Он сказал, что плата будет невелика, но чего же он на самом деле хочет?

– У вас есть нечто большее, чем ваше имущество. Можете предложить что-нибудь еще?

Во рту неожиданно пересыхает. Я не могу отвести взгляд. Осознаю с жуткой подступающей дурнотой, что мы в спальне.

– Не… не могу, – заикаюсь я.

– Верия. – Он протягивает руку и мягко трогает меня за рукав.

Я отшатываюсь, потом пытаюсь собраться. Глупо показывать страх, глупо…

– Верия, – тихо говорит он. – Не смотрите на меня так. Когда я давал вам повод бояться?

Меня пронзает облегчением и, одновременно, стыдом.

– Простите, – шепчу я, опуская голову и пряча лицо от его взора.

– Вы так сопереживаете Виоле, потому что и вам раньше делали больно.

– Я… нет, не как Виоле. Со мной не творили такого. Меня просто… Пустяки.

– Пустяки?

Я закрываю глаза. Никогда еще я не заговаривала об этом, никому не рассказывала о выходках брата. Было неважно, знают ли остальные. Было какое-то спасение в том, чтобы не признавать ничего вслух, не признаваться самой себе. Молчание защищало меня от настоящего, и стоит лишь подумать о том, чтобы сейчас облечь все в слова… как слова эти застревают в горле, будто пойманные удавкой Дамы.

– Ничего, – мягко говорит Красный Сокол. – Вы переживете свой рассказ.

Я киваю, делаю вдох и говорю:

– Брат иногда меня бил. Он… он угрожал мне. – Слова звучат странно, повисают в воздухе. Менее значительные, чем я думала. – Но это ничто в сравнении с тем, что сотворили с Виолой, с другими. – Я выдыхаю в тишине. – Немного синяков, порез-другой, вот и все.

Я открываю рот и не могу продолжать, сказанное вырвало из груди весь воздух. Я закрываю лицо руками, сгибаюсь вперед, сгорбив спину. Спрятавшись, могу хрипло вдохнуть с резким сдавленным всхлипом. Я не хочу рыдать перед Соколом, а потому задерживаю дыхание и дрожу, не желая дышать до последнего.

– Терн, – говорит он баюкающим голосом, каким конюхи зовут напуганного жеребца. И все же я не могу разогнуться.

Он встает и отходит. Сейчас он оставит меня, станет презирать за слабость, ведь другим выпадает ноша много тяжелее.

– Вот, – говорит он, возвращаясь. – Выпейте.

Он протягивает мне жестяную кружку.

Я растерянно принимаю ее.

Он молчит, пока я не допиваю почти все и не утыкаюсь бездумным взглядом в остаток воды на донце.

– Еще в ночь нашей первой встречи я понял, что вы сильная внутри. Но до этого дня не осознавал глубины вашей храбрости.

Я смеюсь; выходит гадкий хриплый звук.

– Храбрости? Я хуже самого жалкого труса. Я допустила… Вы не представляете, как много я не сделала из страха за себя.

Я зажимаю рот руками, будто могу забрать обратно эту правду.

– Как вор, – говорит Красный Сокол, – я давно понял, что верный признак храбрости – способность действовать вопреки страху.

– Но я не действовала. Пускала все на самотек, потому что боялась. Потому что не хотела ничего делать.

– Значит, – говорит он, – та ночь, когда вы провели меня закоулками города и доставили туда, где вам угрожали, хотя вы боитесь угроз от мужчин… та ночь – пример отказа действовать из страха за себя?

– Со мной был Фалада, – шепчу я.

– Ваш конь мог защитить вас от солдат?

– Нет, – признаю я. – Но он был с нами и отвез меня домой.

– Проще быть сильным с поддержкой друга, – соглашается Красный Сокол. – Но это не отменяет того, что вы выбрали действие и этим спасли мне жизнь.

– Это исключение, – горько признаю я. – Все эти месяцы здесь я прячусь от самого страшного. От своего главного долга.

– Полагаю, когда вас призовут его исполнить, вы откликнетесь. Вы покрепче выкованы, чем многие другие.

Его вера в меня заставляет вспомнить о Фаладе, об убежденности благородного Коня в том, что я перешагну через свои слабости. В тишине я будто снова слышу голос белого, задающий мне вопросы, на которые так не хочется отвечать. Вопросы, над которыми давно пора было задуматься. Сможешь идти дальше с тем выбором, который сейчас делаешь? Или он в конце концов тебя раздавит?

Теперь я знаю, какое решение должна принять, знаю, что больше нельзя уклоняться от необходимого. Я не могу оставить Валку своей преемницей. Рожденная править, я обязана правильно распорядиться властью и передать ее достойным. Нельзя позволить Валке быть принцессой, как нельзя бросить без защиты других девушек города, спустить воинам безразличие, закрыть глаза на лживые законы и похищение детей из семей. Все это кажется непосильной ношей, которую я недолго смогу выдерживать и все-таки обязана нести.

Красный Сокол явно замечает мои метания, потому что говорит с усмешкой:

– Я бы не сидел здесь, если бы глупо ошибался в людях. Нужно и вам верить в себя чуть больше.

Я слабо улыбаюсь:

– Попытаюсь.

Это обещание и ему, и себе. Я это сделаю. Но позволю себе хоть немногое: вернусь по доброй воле, сама выберу время.

– Что касается правосудия, я распоряжусь, чтобы виновных нашли и наказали. Взамен… – Он молчит и смотрит на меня. – Взамен же хочу попросить у вас нечто, боюсь, не подлежащее продаже. Это затрудняет сделку.

– Что же?

– Вашу дружбу и доверие.

Я смотрю на него во все глаза, мельком вспоминая Кестрина и его яблочные пироги, но здесь разговор другой. Между мной и Красным Соколом все честнее.

– Не считайте себя обязанной отвечать немедля, – сухо говорит он.

– Почему это вообще для вас важно?

Он поднимает одну бровь:

– Похоже, вы себя недооцениваете.

Я не отвечаю.

– Понимаю, – продолжает он, – что такие вещи не купить. Так что прошу лишь подумать о дружбе, попытаться довериться.

– И все? – спрашиваю я.

Он кивает.

Я откидываюсь на спинку стула и думаю. Одно дело – дружба и доверие гусиной пастушки, и совсем другое – принцессы. Потом я задаюсь вопросом, не окажется ли Красный Сокол лучшим другом, какого я смогу найти, будучи принцессой, и не сумею ли я в свою очередь в чем-то помочь ему. При том, что принцессам негоже поощрять воров. Я кусаю губы. До этого еще далеко.