Шрифт:
Закладка:
Ты — слаще смерти, ты — желанней яда,
Околдовала мой свободный дух!
И взор померк, и воли огнь потух
Под чарой сатанинского обряда.
В коленях — дрожь; язык — горяч и сух;
В раздумьях — ужас веры и разлада;
Мы — на постели, как в провалах Ада,
И меч, как благо, призываем вслух!
Ты — ангел или дьяволица, Дина?
Сквозь пытки все ты провела меня,
Стыдом, блаженством, ревностью казня.
Ты помнишься проклятой, но единой!
Другие все проходят за тобой,
Как будто призраков туманный строй.
Отвечая в феврале 1925 года на упрек Ходасевича в том, что «объективная оценка В. Брюсова как поэта и человека» в ее воспоминаниях «чудовищно повышена», Петровская писала ему: «Валерия никто, наверно, не помянет добрым словом. Тем хуже… А может быть, тем лучше, что его никто, кроме меня, не понял. […] Я просто поняла, что иным быть он не мог. Никто не может быть иным, а до конца пребывает тем, кто он есть. […] Через годы, после его смерти я полюбила то счастье, что звала трагедией и горем по недомыслию моему. Поняв все это, ничего не ставлю ему в счет. Если это все-таки называется „простить“, — то да, — я простила, и образ его для меня сейчас лучезарен»{47}.
«Огненный ангел» понравился и тем, кто был далек от Брюсова. По прочтении первых глав в «Весах» Метнер в апреле 1907 года «в страшном восторге» делился с Белым: «Я начинаю понимать его и понимать свое прежнее непонимание его. […] Интеллигибельный (или просто гибельный) характер Брюсова остается мне антипатичным, но как художника я уважаю его больше, нежели всех современных русских художников всех специальностей»{48}. Николай Рёрих 5 июня 1908 года признался автору, что «Огненный ангел» «прямо потряс меня своею глубиною истинной проникновенности»{49}. Дочитав роман, Ремизов 4 декабря 1908 года написал Валерию Яковлевичу: «„Огненный ангел“ будет встряской для русских писателей, и я уверен, скоро по кусочкам его растащут для повестей и рассказов»{50}. Сыграл он свою роль и в литературной борьбе, которую можно назвать «расколом в символистах».
Книга третья. Чаша испытаний
(1906–1917)
И на голос мой восторженный
Откликаются бойцы.
Но настанет миг — я ведаю —
Победят мои друзья,
И над жалкой их победою
Засмеюся первым — я.
Глава одиннадцатая
«Раскол в символистах»
1
В декабре 1905 года Брюсов составил проект «Предполагаемой организации „Весов“», который назвал «конституцией» журнала:
§ 1. Редакция состоит из С. А. Полякова, М. Н. Семенова, В. И. Иванова, В. Я. Брюсова и, в случае их согласия, также из К. Д. Бальмонта и Б. Н. Бугаева.
§ 2. Члены редакции обязуются печатать все, ими написанное, подходящее к программе «Весов» исключительно в «Весах», а «Весы» обязаны давать место всем таким их произведениям.
Примечание 1. Нарушением этого § не должно считаться напечатание членами редакции в других изданиях статей, к программе «Весов» не подходящих, а также и отдельные случаи помещения в других изданиях произведений, которые могли бы быть напечатаны в «Весах», если только это помещение не имеет характера постоянного сотрудничества.
Примечание 2. К. Д. Бальмонт может быть принят в члены редакции, не давая обязательства, требуемого § 2.
§ 3. Произведения членов редакции никакому предварительному редактированию не подлежат и могут быть лишь опротестованы перед редакционным собранием С. А. Поляковым.
§ 4. Остальной поступающий в редакцию материал члены редакции распределяют между собой по отделам, причем каждый член редакции пользуется по отношению к произведениям своего отдела правом абсолютного veto.
§ 5. Предполагаемый состав книги журнала, согласно с предложениями редакторов отделов, обсуждается на редакционном собрании, причем спорные вопросы решаются большинством голсов присутствующих.
§ 6. С. А. Полякову доставляются в сверстанном виде все листы №, причем ему предоставляется право опротестовывать те или другие места текста, но в случае, когда это будет касаться вопросов литературных, спор должен быть передан на редакционное собрание.
Схолия. Желательно, чтобы «Весы» были выразителем идей кружка, так что при обсуждении статей посторонних сотрудников могут быть принимаемы во внимание не только литературные достоинства статьи, но и руководящая ее идея.
Сия программа должна быть принята целиком (en bloc) или целиком отвергнута.
(Подписано рукой В. Я. Брюсова): М. Семенов, В. Иванов, В. Брюсов
(Подписано рукой подписавших): К. Бальмонт, С. Поляков, Б. Бугаев
Часть материальная (рукой М. Н. Семенова — В. М.).
Все счета с типографиями и бумажными фабрикантами ведутся непосредственно С. А. Поляковым.
На редакционные расходы С. А. Поляковым должно быть ассигновано ежемесячно 300 рублей (на уплату гонораров редакции и сотрудникам), а кроме того ежегодно по 1000 р. на рекламу{1}.
Чего хотел Брюсов? Во-первых, избавить себя от работы в одиночку и одновременно от возможного вмешательства Полякова в редакционные дела. Во-вторых, добиться стабильного финансирования работы редакции. В-третьих, не допустить утечки к конкурентам произведений Иванова и Белого (требовать этого от плодовитого Бальмонта было бессмысленно, а Поляков и Семенов занимались только переводами).
Бальмонт на все согласился: январский номер 1906 года открывался его большим циклом «Над вечным морем». Иванов отверг второй параграф: «4 сотрудника-поэта делят между собой 300 рублей и не смеют ничего более зарабатывать (разве случайно — слабейшими из своих писаний), притом они подвергаются чьей-то верховной цензуре! Курьезный аппарат для снимания сливок с подойников Музы!»{2}. Положение не исправили ни посвящение ему «Венка», ни публикация в февральском номере его цикла «Северное солнце»: сохраняя дружеские отношения с Брюсовым, Вячеслав Иванович отдалился от «Весов», предпочтя им альманах Чулкова «Факелы» и журнал «Золотое руно». Белый говорил, что «подмахнул» документ, не читая, а в декабре 1905 года «написал два тождественных письма — нам, в „Весы“, и в „Золотое руно“. Просил обеспечить себе 60 р. в месяц (в „З. Р.“ 80)[59]. Писал: „Я продавщик — вы покупатели. Я продаю кровь своего сердца“. „Во сколько оценят `Весы` (`З. Р.`) крик души Андрея Белого“. Гриф ответил первым. Согласился. Белый
