Шрифт:
Закладка:
Наконец, показались земляные насыпи Бубастиса. Мощная глинобитная стена отделяла квартал богачей от квартала бедняков. У пристани перед воротами терлись друг о друга тростниковые лодки.
Серые саманные дома с высохшими лепешками навоза на стенах жались к воде. Там, где травяные маты размокли, штукатурка потемнела до самой крыши. Обложенные мешками с песком склады и зернохранилища не прекращали работу даже в половодье.
Сквозь распахнутые створки ворот из ливанского кедра виднелась центральная улица. Двухэтажные кирпичные дома прятались за садовыми оградами.
Над кронами фруктовых деревьев высились подкрашенные закатом верхушки обелисков, плоские крыши пилонов, головы циклопических статуй. Вымостка упиралась в украшенную рельефами стену храма Пер-Баст из красного нубийского гранита.
Настес привязал барис к швартовочному столбу. Прихватив дорожные мешки и секиры на длинной рукоятке, карийцы двинулись к городским воротам.
Геродот шел следом, поигрывая футляром с папирусным свитком. Через плечо свисала рабочая палетка Мнемхотепа — галикарнасцу нравилось, если его принимали за писца.
Маджай в сторожевой клети оценил железный сирийский кинжал на поясе Настеса. Заметил и серебряную серьгу воина-гермотибия в левом ухе карийца и его сыновей.
Поэтому не стал задавать неуместный вопрос о праве на ношение оружия. По Геродоту эфиоп прошелся взглядом лишь вскользь, а с Хети перекинулся несколькими словами.
Бубастис раскрыл каменный зев, принимая путников в свое древнее чрево.
2
Наступил праздник путешествия Бастет вне пределов храма.
с рассветом к причалам Бубастиса устремились переполненные паломниками барисы и нуггары. Пассажиры передавали друг другу винные мехи, керамические кувшины, плоские круглые фляги с пивом. Перед тем как сделать глоток, смачно сплевывали прожеванный кат на землю. Многие, несмотря на ранний час, были уже навеселе.
Женщины гремели трещотками из клыков бегемота, бряцали медными кимвалами и звенели колокольчиками. Спущенная с плеч ткань жгутом обвивала пояс, чтобы не сковывать движения. Умащенная маслами кожа лоснилась на солнце.
Кормчие дули в длинные тростниковые флейты, одной рукой зажимая дырочки на трубке, а другой поворачивая руль. Кто не играл и не греб, тот задорно хлопал в ладоши.
На берегу гостей праздника встречали горожане. Оркестранты рвали струны на лютнях и цитрах, неистово сотрясали тамбурины, выдували из флейт затейливые трели.
Гирлянды из свежесорванных лилий и водяных гиацинтов тряслись на груди танцующих женщин. Да и сами груди тряслись в такт зажигательной мелодии. Вверх взлетали руки с зажатыми в пальцах соцветиями папируса. Тут и там вспыхивали шутливые ссоры между паломниками и бубастийцами.
Самые молодые и бесшабашные египтянки со смехом задирали подол своего каласириса. Парни при этом ликовали, а старики встречали озорство девушек притворным возмущением. В толпе раздавались приветственные крики. «Бастет! Хатхор! Сехмет!»
Матроны со сбритыми в знак траура бровями бережно опускали на квадры мумию любимой кошки. Ставили перед ней миску с водой, раскладывали кусочки мяса или рыбы, не переставая называть любимицу ласковым именем.
Жители каждой деревни, собравшись вместе, шли сквозь распахнутые городские ворота по широкой улице к святилищу Пер-Баст. Кто не хотел или не мог идти пешком, садились на тростниковые плоты, которые паромщики толкали по каналам шестами. Переполненные паромы тяжело плыли к Священному острову, почти касаясь друг друга бортами.
Потревоженные шествием птицы галдели над статуями богов и обожествленных фараонов. Северный ветер трепал цветные флаги, на которых Бастет восседала на троне под красным солнечным шаром. Музыка гулким эхом отдавалась под сводами храмов и гробниц. Напуганные шумом священные кошки взбирались на колени скульптур.
Геродот и карийцы застыли у ворот постоялого двора, ошеломленные размахом праздника. Вливаться в помпэ паломников им не хотелось, чтобы не потерять друг друга в толкучке.
То и дело нетрезвые египтяне пускались в пляс. Особого умения для исполнения ритуального танца не требовалось. Махи руками чередовались с прыжками вверх и в стороны, причем женщины сопровождали каждое удачное танцевальное движение своих спутников возгласами восторга.
Подогретые вином паломники становились все более распущенными. Ведь Бастет приятно любое проявление взаимного любовного чувства. Вот парень прижал девушку спиной к колонне. Она быстро и легко касается его шеи губами, а мужская рука уже шарит под ее каласирисом.
Под цоколем статуи пара забылась в порыве страсти. Девушка уперлась руками в теплый камень, а парень ритмично двигается сзади, зажав в кулаке волосы ее парика. Еще мгновение, и парик съехал набок. Парень водит рукой по коротким волосам, схватиться не за что, да уже и не нужно. Он впивается губами в ее затылок.
А вот двое юношей замерли возле пальмы. Не обращая внимания на прохожих, они нежно поглаживают друг друга. В глазах томление и радость предстоящей близости.
Слышится шлепанье сандалий. По галерее, взявшись за руки, бегут несколько девушек. Внезапно останавливаются и начинают со смехом целоваться. Пары разбиваются, соединяются вновь, девушки дают волю рукам, сплетаются ногами...
Геродот подумал, что эллины не зря сравнивают Бастет с Афродитой. Он никак не мог решить, какой именно праздник это шествие напоминает ему больше: афинские Афродисии или дионисийскую вакханалию на Самосе.
Карийцы сменили обычную суровость на сдержанное оживление. Купленный с согласия галикарнасца мех с вином быстро опустел. Воины добродушно смеялись, стоило какой-нибудь египтянке из озорства дернуть одного из них за бороду, а если в толпе попадался ребенок, они целовали его в бритую макушку.
Когда праздничный плот задержался у причала, Геродот выложил паромщику горсть медных кедетов за себя и товарищей. Под хоровое пение паломников и аккомпанемент домашних арф шесты ударили в темную застоявшуюся воду.
Перед святилищем Пер-Баст паром остановился, пропуская плот-реликварий
