Тут уже не выдержал Мис:

— Он же эллин, язык египтян не понимал.

Брат не сдавался:

— Значит, хазарапатиш при нем отдал приказ хангарам, чтобы они вместе с почтой забрали захваченные атрибуты.

Амиртей не согласился с боевым товарищем:

— Пехлеви он тоже не знал... Да и вряд ли хангары развозили реликвии эллинов по Египту, это не дело почтовой службы... Скорее всего, жрецы сами приехали за ними в Дафны в сопровождении охраны. Могли и на допросах Улиада присутствовать. Уверен, что они не скрывали, в каком храме служат... А зачем скрывать — эллина все равно живым из зиндана не выпустят.

Геродот вел себя сдержанно, свое мнение держал при себе, однако внимательно слушал повстанцев.

Заметив задумчивость галикарнасца, Амиртей спросил:

— Что тебя беспокоит?

— Уязвимость... — честно признался Геродот. — Я переоценил свои возможности. В Египте на каждом шагу могу попасть в неприятности. Я со своими деньгами как куропатка в силке — жирный и беспомощный. Если персы не арестуют, так местные бандиты доберутся... Как все хорошо начиналось в Навкратисе, и как плохо закончилось... Одному мне точно не справиться.

— Верно, — усмехнулся Амиртей. — Но это еще не конец.

Он хлопнул Настеса по плечу:

— Хочу отправить тебя и твоих сыновей с Геродотом... Если бы не моряки Гонгила, мы бы не смогли продержаться полтора года на острове Просопитида... А благодаря упорству Улиада уцелевшие после осады повстанцы успели уйти в болота... Не знаю, как вы, а я чувствую себя в долгу перед ним.

Кариец кивнул головой:

— Мы тоже.

— Ну, вот и хорошо, значит, договорились, — допив пиво, Амиртей поднялся. — Я пошел спать... Костер на ночь не оставляйте.

Вслед за командиром почти все повстанцы разошлись по шалашам. У костра остались Хети, Геродот и карийцы.

— Ты из Афин? — спросил Мис Геродота.

— Нет... Из Галикарнаса.

— Кариец?

— Эллин... Но у меня много друзей в Салмакиде.

Переглянувшись с сыновьями, Настес спросил:

— Это где?

— В Галикарнасе, — недоуменно протянул Геродот. Карийская часть города...

— Не удивляйся, — в голосе Настеса сквозило смущение, — мы хоть и карийцы, но родились в Египте, поэтому мало что знаем про Галикарнас... Корабли наших предков еще при фараоне Псамметихе Первом прибило к Дельте Этесиями. В тот год фараон как раз рассорился с соседями, и они его свергли. Но оракул Исиды предсказал ему, что он вернет себе трон с помощью «медных людей»... Вот Псамметих и решил, будто чужестранцы в тораксах из меди — это именно обещанная помощь. Пригласил остаться, золотые горы пообещал... С тех пор карийцы служат у фараонов наемниками.

Он поправился:

— Служили... Аршама привел из Персии «бессмертных», а нам предложил стать конюхами. Но не на тех напал... Вот я с сыновьями и примкнул к Амиртею.

Геродот поворошил костер хворостиной. Взметнувшееся пламя осветило стену папируса, над которой египетский бог с запредельной высоты разглядывал мир своим желтым левым глазом.

Галикарнасец уже был знаком со многими египетскими мифами, но так и не смог разобраться, кому именно из богов принадлежало небесное око — Ра, Осирису, Хору или Птаху.

— Куда ты теперь? — спросил Хети.

— В Навкратис, — уверенно заявил галикарнасец. — Нужно забрать деньги... Меня пелаты Амфилита неспроста сдали персам. Теперь я уверен: демарх положил глаз на серебро Перикла.

— Возьмешь меня с собой?

Геродот улыбнулся:

— Ты знаешь, я начинаю ценить опеку Мнемхотепа.

Хети улыбнулся в ответ:

— Тогда у меня к тебе предложение, давай проедем через Бубастис. Ты город посмотришь, а я повидаюсь с сестрой. Она хесит в храме Бастет, по-вашему «певица». Там скоро начнется ежегодный праздник в честь богини.

На том и порешили. Геродот еще некоторое время слушал рассказы Настеса, пока не почувствовал, что из-за усталости глаза начинают слипаться. Тогда он извинился и отправился в шалаш.

Зато утром галикарнасец встал первым.

Умывшись болотной водой, развел в миске краску и начал писать: «...А двенадцать царей верно соблюдали свой договор; но однажды, когда они приносили жертву в храме Гефеста и хотели в последний день праздника совершить возлияние, верховный жрец по ошибке подал им вместо двенадцати золотых жертвенных чаш, в которых обычно совершалось возлияние, только одиннадцать. Тогда последний царь Псамметих, так как у него не было чаши, снял с головы медный шлем и протянул его для возлияния. Все цари носили тогда медные шлемы, и они были в это время у них на головах. Псамметих, однако, протянул свой шлем без всякого коварного умысла, а другие заметили поступок Псамметиха и вспомнили предсказание оракула о том, что совершивший возлияние из медной чаши будет царствовать над всем Египтом. Так вот, вспомнив об этом, они все же решили не лишать жизни Псамметиха, так как после допроса нашли, что он совершил это неумышленно. Тем не менее они постановили лишить его большей части владений и изгнать в прибрежную [низменную] область страны, запретив общение с остальным Египтом...»

Пока карийцы собирались, он успел исписать лист папируса. Хети завернул в бобовые листья куски жареной тиляпии, намазав сверху жира иволги, чтобы не садились мухи. Кувшин с оставшимся пивом писец обернул мокрой ветошью.

В Пелусийское русло барис зашел выше Дафны во время утреннего солнца Хепри, а до земель нома Именти-хенти добрался уже в лучах вечернего солнца Атум.

Путники